И люди немножко по-другому одеты, а повозки такие же.
Как раз когда живот угрожающе забурчал, требуя еды, впереди показалась очередная деревенька, но не в стороне, как все предыдущие. Эту прямо посередине тракт делил на две части. Чьими интересно тут себя считают жители? К какому Князю принадлежными? И как им живется рядом с такой оживленной дорогой?
Без трактира придорожная деревня никак обойтись не могла. Дома жителей стояли подальше от дороги и были огорожены высокими сплошными заборами, а перед ними еще и кустами сирени. А трактир было видно издалека — крепкое здание, прислонившееся к самому тракту. Вокруг — пустое утрамбованное место, с одного бока кучкуются несколько повозок с товарами, слева от входа крытый навес для лошадей, а еще дальше — конюшня, видимо ей пользуются во время морозов.
Волки прямиков к таверне и направились, тоже собирались поесть, как положено. Вслед за ними я спешилась и отдала поводья чумазому мальчишке, вышедшему из-под навеса. И даже не стала возражать, когда он привязал Мотылька рядом с жеребцом Дынко. Если подумать, почему я должна им мешать? Проще пустить все на самотек, природа сама разберется, а я не буду решать за Мотылька, что ей делать, как никому не позволю решать за себя.
Таверна была небольшой, всего несколько столов, насквозь прокуренной, но чистой. Все вокруг деревянное, столы и лавки вытерты до блеска, с балок потолка свисают небольшие круглые подсвечники, похожие на одуванчики.
Не успели мы усесться за первый попавшийся стол, как рядом уже появилась крупная женщина в фартуке, монотонно перечисляя, чем сегодня у них кормят. Как можно произносить слова «сахарные трубочки» таким равнодушным голосом? Мой желудок требовал каждое блюдо, ею названное.
Кроме нас занято было всего два стола — торговцы, следующие с обозами в Стольск.
Внутри было почти жарко, я с удовольствием сняла жакет, оставшись в одной рубашке. Не люблю когда на мне много всякой тяжелой сковывающей движения одежды. Я бы, пожалуй, без ничего ходила, если бы была единственным в мире человеком. Ну и если бы было вечное лето.
Рубашки у нас шьются под сарафаны, с глубоким круглым вырезом на груди. Других у меня нет, хотя жаль, что камень теперь видать, он явно стал привлекать внимание волков. Или… не камень?
— Что? — уже знаю, когда они так взгляд отводят, нужно готовиться услышать какую-нибудь гадость!
— Одежда у тебя слишком… откровенная для этих мест, — нехотя произносит Радим.
— Вы еще и одежду мою намерены обсуждать? Может, оставите мне немного личного?
— Ладно, Радим, оставь, — ухмыляется Дынко, — вспомни, в каком платье она заявилась к нам в замке и порадуйся, что на ней не оно.