Я молюсь Николаю Угоднику. Его иконка прикреплена над лобовым стеклом кабины. Другой защиты — скажем, броневых листов — у курнинской «Цессны О-1» нет, баки не самозапечатываются при попадании, скорость мала и крылья на растяжках. И кто его знает, в каком теперь состоянии шасси, в просторечии «костыли», которые не убираются никогда. Посадки на них наемные летчики называют «соревнованием одноногих по пинкам в зад»…
Своим задом Юра чувствовал землю, как унитаз на своей вилле. Так скажет про посадку, которая удалась, пилот А-47 — после выписки из госпиталя Курнин два дня поил его на той самой вилле, располагавшейся в королевской столице Лаоса городе Луангпрабанге. Слава Богу, пластиковые осколки из-под век удалось вымыть. Шлемофон стоял на столе, и в сквозную дырку от пулеметной пули, прошедшей в миллиметре от его переносицы, Юра вставил карандаш…
Сели мы на проселок, из-за отсутствия тормозов съехали в канаву и, не веря удаче, не зная толком, как поступить, я подождал, пока обвиснут крылья, а уже потом вытащил Юру. Я закутал его голову поверх шлемофона курткой, чтобы пыль из-под садившегося «пердуна» не нанесло в раны. А-47 и увез Курнина в луангпрабангский госпиталь.
Я немедленно озяб в одном свитере на высоте восьмисот метров над уровнем моря и проснулся от холода, не досмотрев сна… В яви же набежавшие после посадки горцы мео, производители лучшего в мире опиума, полдня возбужденно галдели, заглядывая под хвостовое оперение «Цессны». Споры шли насчет пола прилетевшей птицы, и, если она самочка «пху сао», то несет ли яйца… Я немного понимал их язык.
Понимал я и язык, на котором переговаривались под балконом моего номера какие-то люди. Три этажа — не расстояние. Я услышал, как вчерашняя блондинка на повышенных тонах спросила:
— Гоша! Да Гошка же! Ты лампы-то хоть назад законтачил?
— Спокуха, киса, — откликнулся Гоша. — С огоньками нормалек. Жди к вечеру…
Я посмотрел на свои «Раймон Вэйл». В февральской Чехии светало раньше чем в Москве. Стрелки едва добрались до девяти утра. От места предстоящего контакта с Цтибором Бервидой или его человеком меня отделяли двадцать километров.
Блондиночка внизу, видимо, мыла стеклянные двери. В утренней тишине я слышал шарканье щетки, сопровождаемое машинальными повторами, будто заело патефон, одних и тех же напевных слов: «Ползи, пехота, через войны! Встречай, жена, встречай, конвой… Ползи, пехота, через войны…»
В интересное место, оказывается, завезли меня на автобусе. Я вспомнил, как Цтибор расспрашивал, откуда я звоню и говорил ли с шофером по-русски в Рузине. Знает, выходит, эту гостиницу?