И они это знали, и мы. Так что резона играть в прятки не было. Единственное, что нам оставалось — лобовая атака. Лобовая атака на превосходящие силы противника, занимавшего к тому же куда более выгодную позицию. Если перевести это гражданский язык, получится слово «самоубийство». Именно это нам предстояло сделать. Потому что идти обратно — это тоже самоубийство, но еще и позор.
И мы пошли вперед. Пошли в мрачном молчании, без кличей, барабанов и труб. Варавары тоже притихли, слава богам. Был слышен только тяжелый топот наших калиг, бряцание оружие и шум дождя, заливающего идущие в последнюю атаку легионы.
Из-за этого дождя песок, устилавший дно ущелья намок, стал плотным и тяжелым, так что идти стало легче. Нам. Тем же, кто двигался по дорогам, повезло куда меньше. Глинистые дороги размокли, и идти по ним было почти невозможно. Так что фланги здорово отставали теперь от центра.
Добравшись до первой линии варваров мы бросились в атаку. Ни о каком метательном бое и речи быть не могло, стрелы и дротики размокли окончательно. Пришлось сразу брать германцев на мечи. Мы дрались как одержимые. Каждый новый погибший легионер умирал хотя бы на шаг впереди предыдущего. Мы вгрызались в плотную упругую массу врагов, как зубило вгрызается в мягкий известняк. Бой кипел повсюду: на песчаных холмах, на склонах гор, в болотистых низинах.
Мы все еще держали строй. Мы все еще могли двигаться вперед. Но у нас не было никакой возможности перестроиться или сменить боевые линии. Германцы, более легкие и подвижные из-за отсутствия тяжелых доспехов, атаковали отовсюду. Они накатывались на нас, разбивались о стену наших щитов, отходили, меняли позицию, снова бросались вперед, но уже с другой стороны. И все больше затягивали нас в узкую щель между горами.
Наши когорты, идущие по склонам, очень скоро оказались сброшенными вниз. Драться в тяжелом вооружении на скользких, покрытых размокшей глиной склонах было невозможно.
Мы все ждали, когда же в спину варварам ударит семнадцатый легион. Это была наша последняя надежда. Если бы мы оседлали хотя бы одну сторону гор, германцам пришлось ох как туго. Но бой шел, мы увязали все больше, несли тяжелые потери, а спасительного грозного «бар-ра» с вершин все не было слышно.
Я опять оказался в первой линии. Мы так и держались втроем, я, Жердь и Кочерга. И были пока целы. Только у Жерди на бедре алел разрез, но неглубокий, простая царапина. От нашей центурии осталось мечей тридцать. Да и то половина раненых. Рядом сражались легионеры из других манипулов и даже когорт. Все смешалось.