Стоя сейчас в своей старой спальне, я чувствую, как по коже у меня бегут мурашки, как бывает всякий раз, когда я возвращаюсь домой. Почему мать решила оставить в ней все как есть? Черт возьми, она же дизайнер интерьера, в конце концов! Ее охватывает буквально маниакальное желание переделать каждый клочок пространства, который оказывается в ее власти. Это всего лишь своеобразное проявление уважения к моему детству? К более понятному и простому прошлому? Или мне следует рассматривать это как неприкрытое приглашение вернуться домой и начать все сначала, с того места, где я «сбилась с пути истинного»? Все члены моей семьи до сих пор расходятся во мнении, когда именно это случилось, то есть когда я не оправдала возложенных на меня надежд в качестве «женщины из рода ДеСалль». В глазах деда у меня все шло нормально до тех пор, пока меня не попросили из медицинского колледжа, что и не позволило мне пойти по его стопам и стать хирургом. Но мать считает, что падение началось намного раньше, в какой-то неопределенный момент моей юности. Хотя я и не ношу фамилию ДеСалль, фамилия моего отца была Ферри, меня все равно считают женщиной из рода ДеСалль, а это налагает на меня легион обязанностей. Но тысяча маленьких самовольных поступков, которые я совершила, уводят меня все дальше от этого предопределенного пути на дорогу, на которой мне до сих пор не встретилось никого, даже отдаленно похожего на мужа. И мать никогда не позволяет мне забыть об этом. Собственно говоря, я даже рада, что, приехав ночью, не застала ее дома.
Пока я смотрю на фотографию отца, на которой он высоко поднял мою руку в знак триумфа, валиум попадает мне в кровь и на меня снисходит благословенное спокойствие. Из-за того что отец умер, когда мне было всего восемь, он остался единственным, кого я не успела разочаровать. Мне нравится думать, что если бы он был сейчас жив, то гордился бы моими достижениями. Что касается моих проблем… Ну что же, у Люка Ферри хватало собственных.
Я откидываю покрывало на своей неизменно убранной постели и вытаскиваю из кармана сотовый телефон. Меня охватывает чувство вины, когда я вижу, что не ответила на тринадцать звонков. Нажав клавишу с цифрой «1», чтобы проверить голосовую почту, я прослушиваю первое сообщение. Шон позвонил мне даже раньше, чем успел покинуть дом Артура ЛеЖандра. Ободряющим голосом он советует мне сохранять спокойствие, говорит, что Пиацца – это его проблема, не моя, а потом умоляет не распускаться, пока он не приедет сюда. «Сюда» – это в мой дом на озере. Я пропускаю несколько сообщений. Перемена в голосе Шона просто разительна.