Он показывает на сигарету, тлеющую в пепельнице у ножки кресла.
– А мне почему-то кажется, что вы смотрели телевизор.
– Я хотела купить себе серьги.
Он несколько мгновений внимательно изучает ее, потом прячет пистолет в кобуру и опускается в раскладное кресло «Лэй-зи бой».
– Что я пропустил? – любопытствует он, поглядывая в сторону коридора.
– Энджи собиралась рассказать мне, кто помогает ей наказывать этих мужчин.
– Что будет со мной, если я расскажу вам все? – спрашивает она у Шона.
Он бросает на меня многозначительный взгляд, расшифровать который не составляет труда: «Пора зачитать этой девушке ее права и посадить ее перед видеокамерой».
– Это зависит от того, что вы нам расскажете, – отвечает он.
– Энджи, – мягко говорю я, – я знаю, вам трудно доверять людям. Это нелегко и для меня. Это одна из проблем, с которыми сталкиваются женщины вроде нас. Но сейчас вы должны внимательно выслушать меня. Потому что я не хочу, чтобы вы попали в тюрьму. Вы меня понимаете? Я единственный друг, который у вас когда-либо был.
Ее взгляд не утрачивает настороженности и бдительности, но теперь к нему примешивается замешательство. Она явно колеблется.
– Сделайте глубокий вдох, Энджи. Сделайте глубокий вдох и облегчите душу.
Энджи Питре медленно опускается на софу.
– Чья это была идея? – спрашиваю я. – Кто первым сказал: «Мы не можем просто сидеть сложа руки и скулить по этому поводу. Мы должны сделать что-нибудь»?
Глаза ее перебегают с одного предмета на другой, как у законченного наркомана. Потом она говорит:
– Понимаете, сейчас трудно сказать, кто был первым. Потому что все начиналось не совсем так.
Сердце болезненно стучит у меня в груди. Я сдерживаю себя, чтобы не посмотреть на Шона.
– Это был доктор Малик?
Она сутулится и обнимает себя за плечи, подобно расстроенному и мрачному ребенку.
– Вроде того. Я имею в виду, что он всегда рассуждал о том, что мужчины, которые так поступают, никогда не останавливаются. Понимаете? Что на них не действуют никакие методы лечения, кроме кастрации. Он говорил, что помешать им и дальше делать это может только смерть или пожизненное заключение.
– Говоря слово «это», вы имеете в виду надругательство над детьми?
– Да. Доктор Малик считал, что и для жертв насилия прежние методы тоже оказываются бесполезными. Они не заставляют чувствовать себя лучше. Когда вы вновь возвращаетесь в мир, он не может помешать вам делать плохие вещи, и это происходит из-за того, что произошло с вами, когда вы были ребенком. Понимаете? Вы спите с кем попало, принимаете наркотики, режете себе вены… что угодно. Он называл это притупляющим поведением.