Но я не принадлежу к этому большинству, и мне не все равно.
Шон стоит на тротуаре и ждет. Он прошагал целый квартал от дома жертвы, чтобы встретить меня. Все-таки он никогда не праздновал труса. Но достанет ли у него силы духа, чтобы справиться с нашей нынешней ситуацией?
Я останавливаю «ауди» позади джипа «Тойота-Лендкрузер», выхожу и начинаю вытаскивать свои чемоданчики. Шон быстро обнимает меня, а потом забирает снаряжение у меня из рук. Ему сорок шесть лет, но выглядит он на сорок, не больше, и двигается с легкой, уверенной грацией прирожденного атлета. Волосы у него по большей части еще черные, а в зеленых глазах вспыхивают искорки. Даже пробыв восемнадцать месяцев в роли его любовницы, я до сих пор жду, что стоит ему открыть рот и я услышу сильный ирландский акцент. Но вместо этого раздается лишь привычный новоорлеанский говор, этакий местный бруклинский протяжный диалект с налетом краба.[1]
– Ты как, нормально? – спрашивает он.
– А ты, никак, передумал?
Он лишь пожимает плечами.
– Что-то мне не по себе. Дурное предчувствие.
– Дерьмо собачье! Ты просто хотел убедиться, что я не пьяна.
По его лицу я вижу, что угадала. Он окидывает меня пытливым взглядом и даже не делает попытки извиниться.
– Давай, – говорю я ему.
– Что?
– Ты собирался что-то сказать. Давай говори.
Он вздыхает.
– Ты неважно выглядишь, Кэт.
– Благодарю за вотум доверия.
– Извини. Ты пила?
От злости я стискиваю зубы.
– Я трезва как стеклышко, причем впервые за столько лет, что даже не упомню.
Он продолжает скептически рассматривать меня. И по его глазам я вдруг замечаю, что он мне поверил.
– Господи Иисусе! Тогда, наверное, тебе не помешает выпить.
– Ты даже не представляешь, как мне этого хочется. Но я не буду пить.
– Почему?
– Отстань. Давай неси эти сундуки.
– Мне лучше вернуться раньше тебя.
Он выглядит смущенным.
На меня вновь накатывает раздражение, и я отвожу глаза.
– Сколько тебе дать? Пять минут?
– Это слишком много.
Я машу рукой, чтобы он проваливал, и вновь сажусь в машину. Он делает шаг ко мне, но потом поворачивается и уходит.
У меня дрожат руки. Интересно, когда я проснулась, они уже дрожали? Я изо всех сил хватаюсь за рулевое колесо и делаю несколько глубоких вдохов. После того как пульс приходит в норму, а сердце успокаивается, я разворачиваю к себе маленькое зеркальце и смотрюсь в него. Обычно меня не очень-то волнует, как я выгляжу, но слова Шона заставили меня нервничать. А когда я нервничаю, в голову мне приходят всякие сумасшедшие мысли. Бестелесные голоса, старые ночные кошмары, прежние ошибки и промахи, неуважение и презрение, то, о чем говорили мне психотерапевты…