В том же году на Шива-ратри, на праздник бога Шивы, в деревню ожидалось прибытие театральной труппы из соседней деревни, которая должна была ставить в одном из камарпукурских домов пьесу из жизни Шивы.
К вечеру накануне праздника слег мальчик, исполнявший роль Шивы, руководитель труппы не мог найти замену и был в отчаянии. Старейшины Камарпукура посоветовались и предложили кандидатуру Гададхара. Несмотря на возраст, он подходил на роль по внешности, к тому же знал большую часть песен, которые надо было исполнить по ходу представления. Сначала Гададхара не прельстила эта идея – он собирался совершать обряды в честь Шивы дома. Но его уговорили, сказав, что исполнение роли Шивы – это тоже своего рода обряд в его честь, поскольку и во время представления нужно сосредоточиться мыслями на Шиве.
Гададхара загримировали под Шиву в образе идеального монаха – взлохматили волосы, натерли все тело золой, на шею повесили четки. Он вышел на сцену размеренным шагом и застыл. При его появлении зрителей охватило странное чувство благоговения – на губах мальчика играла улыбка удивительной красоты, зрачки остановились, будто он погрузился в глубокую медитацию. Кто-то из зрителей начал непроизвольно повторять имена бога, другие зашептались: Гадай так прекрасен, кто б мог подумать, что он будет так хорошо играть?
Но Гададхар продолжал стоять в оцепенении, и теперь зрители увидели, что по его щекам бегут слезы. К нему подбежал руководитель труппы, за ним другие – он явно не осознавал внешний мир.
Из зала послышались голоса:
– Брызните ему воды в лицо! Обмахните веером! Повторяйте имя Шивы!
Кое-кто ворчал:
– Мальчишка все испортил, теперь придется отменять спектакль!
В конце концов все разошлись, несколько мужчин на руках отнесли Гададхара домой, но привести его в чувство так и не удавалось. Он оставался в экстатическом состоянии до самого рассвета.
Иные свидетели события даже утверждали потом, что он находился в этом состоянии целых трое суток.
Гададхар до конца дней сохранил способность впадать в экстатическое состояние под воздействием религиозных представлений. И вне всякой зависимости от этого он всю жизнь получал удовольствие от актерства, клоунады и смешных розыгрышей. Еще подростком он услышал, как сосед, Дургадас Пине, горделиво рассказывает, что ни один мужчина никогда не видел лица женщин из его семьи – так строго соблюдается в их доме обычай парды. Гадай уже, конечно, подрос, но его в деревне так любили и настолько доверяли ему, что он мог зайти чуть ли не в любой дом и женщины не стали бы закрывать от него лица. Он и ответил расхваставшемуся Дургадасу, что может побывать в его доме, всех там увидеть и зайти в каждую комнату.