Лена вошла в свою квартиру, раздумывая, стоит ли теперь сказать ему, что война окончилась, во всяком случае для Гамбурга, что внизу, в лестничном проеме, болтается на веревке тело повесившегося Ламмерса, но тут Бремер спросил: «Англичане здесь?» – «Да, – ответила она, – я видела их, они сидят на мосту Святого Михаила вместе с немецкими солдатами. И загорают».
«Вот видишь, я это предполагал, ну теперь бросим все силы против России».
«Да, – сказала она, – может быть. Газеты? Газет еще нет. Новости передают по громкоговорителю. Правительство Дёница призвало соблюдать дисциплину, никто не имеет права покидать свой пост». Он обнял ее. «Теперь откроют магазины. А все ведомства возобновят работу. Завтра я иду на службу». Она поцеловала его.
«А я, – спросил он, что я должен делать?»
«Ждать покамест».
Это был мой четвертый вечер, когда фрау Брюкер вдруг захотела выйти на улицу.
– Идет дождь, и сильный ветер, – сказал я.
– Именно поэтому. Мне доставляет удовольствие гулять под дождем, а просить Хуго как-то неловко, у него и без меня дел по горло. Незачем мальчику еще и мокнуть. Ты знаешь, что делают со своими стариками племена на островах в южной части Тихого океана? Они наклоняют до самой земли пальму, старуха крепко цепляется за нее, после чего канат обрубают, и – ух! – она взмывает вверх. Если у старухи достанет сил крепко вцепиться в дерево, это хорошо, она еще может спуститься с пальмы, но если она не в состоянии удержаться, то ее швыряет высоко в небо. Мило, верно?
Я спросил, куда бы ей хотелось поехать.
– К железнодорожному вокзалу у ворот плотины, если можно, конечно.
Когда-то школьницей она стояла там вместе с одноклассниками и приветствовала кайзера, который всегда выходил здесь, когда приезжал в Гамбург. «Привет тебе, победоносный венценосец», – исполнял весь класс, в то время как она на ту же мелодию пела: «Привет, селедкин хвост, картошки знаменосец». Ее отец был соци, да еще состоял в профсоюзе, у него была огромная лысина.
Она позволила мне достать из шкафа дождевик, темно-зеленое прорезиненное пальто, которому добрых пятьдесят лет. Поверх коричневой шляпки в форме горшка она натянула пластиковый чехол с двумя тесемками и завязала их под подбородком. Все это она проделала спокойными ощупывающими движениями.
– Теперь порядок, – сказала она, – можем отправляться.
Я остановил машину перед вокзалом, помог ей выйти и попросил подождать меня. Однако на поиски места для парковки, да еще далеко от вокзала, ушло довольно много времени. Я мчался назад, полагая, что она могла потерять терпение, пойти одна и затеряться в вокзальной сутолоке. Я уже представлял себе громадный людской поток и в его центре беспомощную фрау Брюкер. Но она стояла в своем бутылочного цвета дождевике там, где я ее оставил, крепко держась за уличную ограду, будто за корабельные поручни, и обратив лицо навстречу мокрым порывам ветра. Она хотела непременно пройти под железнодорожным мостом, прежде туда выходили технические окна привокзальной кухни, а после этого я должен был провести ее мимо виллы на Даммторштрассе, где раньше располагался полицейский пост, в завершение она пожелала подойти к памятнику воинов семьдесят шестого полка. Это была огромная глыба из песчаника, вокруг которой проходит маршем рота солдат в натуральную величину: «Германия должна жить, даже если нам суждено погибнуть».