– Все-таки это бередит душу, – сказала она. Я описал ей, как нынче выглядит памятник, который пацифисты забросали баночками с красной и черной краской. У некоторых солдат были отбиты лица. В знак протеста.
– Понимаю, – сказала она. – Но тут должны быть два солдата с трубками во рту. Я всегда показывала их моим детям. Остальные все на одно лицо.
Я прошел вместе с ней вокруг памятника в поисках солдат с трубками. Их лица были целы.
– Вот это хорошо, – проговорила она. Фрау Брюкер попросила вернуться. Медленно, молча мы шли к главному входу вокзала, она крепко держала меня под руку. Мне показалось, что она хотела почувствовать лицом дождь, услышать поближе шум города: под железнодорожным мостом – перестук колес поезда, трогание с места машин, обрывки разговоров, торопливые шаги, объявления по радио на вокзале. Я думаю, ей хотелось пройти мимо тех мест, которые имели для нее особое значение, но я не отважился спросить ее об этом.
У входа в вокзал я опять попросил ее подождать меня, подъехал на машине, остановился, выскочил из нее, повел фрау Брюкер к автомобилю, позади нас уже раздавались нетерпеливые гудки; мы должны поторопиться, сказал я, помог ей сесть, нет, я просто впихнул ее в машину, разнервничавшись из-за гудков нетерпеливых идиотов. Она ничего не сказала, но я понял, что она ушиблась, немного потянула себе спину. Я привез ее в дом престарелых. Она сказала, что у нее нет сил и она не сможет сегодня ничего рассказывать. И завтра тоже.
В этот день мы обменялись всего лишь несколькими фразами. Однако, когда мы гуляли под дождем и она легко опиралась на мою руку, мне вдруг стало ясно, сколько же сил стоило этой женщине прожить такую жизнь и не утратить своего достоинства.
Только спустя два дня я в очередной раз приехал к ней в Харбург.
Но за это время мне удалось дозвониться до моего друга, англичанина, этнолога и страстного путешественника. Я спросил его о карри, настоящей пище богов. Глупости, карри, разложенный по пакетикам, это «Макдональдс» по-индийски, такой карри делают из тамильского кейри, и это что-то вроде соуса или подливки. В блюдо постепенно добавляют по вкусу разные специи, это высокое искусство комбинирования, допускающее индивидуальные излюбленные вариации. Так, при использовании шестнадцати или даже двадцати разных специй достигается чуть ли не бесконечное число вкусовых вариантов. Средство против депрессии? Да, подтвердил Тед, убежденный рационалист, вполне допустимо. Чили, к примеру, ускоряет циркуляцию крови и тем самым улучшает самочувствие. Имбирь и кардамон избавляют от депрессии и возбуждают половую активность. Хохот, когда грезишь, вполне правдоподобен. Однажды он тоже отведал такого карри, и ему привиделось, будто он – циветта, обладательница фантастически ароматной железы. Очнувшись от грез, он сбежал из дома на лоно природы. Я побывал еще и в Гамбургской государственной библиотеке, где попросил разыскать для меня микрофильмы последних номеров «Гамбургской газеты» по второе мая включительно и первый номер после седьмого мая. И просто никак не мог поверить тому, в чем меня все-таки убедил архивариус: что статьи, толковавшие постановления британского коменданта города, сочиняли те же самые писаки, которые всего за неделю до капитуляции призывали к борьбе до последнего солдата. И тем не менее кое-что изменилось за эти всего лишь несколько дней. Словам вновь вернули какую-то долю их первоначального значения. Они уже не искажали действительность так, как прежде. «Оно и понятно, – пояснил архивариус, – кто платит, тот и музыку заказывает». Выражения вроде «оборонительные бои», «чудо-оружие», «народные штурмовые отряды» исчезли со страниц газет, и даже скрывающее нехватку продуктов понятие «съедобные дикорастущие растения», которое еще первого мая расхваливалось на все лады в разных статьях, называлось теперь, всего неделю спустя после капитуляции, «крапивой» и «одуванчиком». Рецепт приготовления, правда, оставался без изменений. Конечно, есть разница, ешь ли ты съедобные дикорастущие растения или салат из одуванчиков, который сразу же вызывает у тебя ассоциации с домашним кроликом.