«Поджог, – заявил Бремер, – с помощью СС».
«Откуда тебе это известно?»
«Ну ясно, СС, конечно, они. Теперь начнутся споры между СС и флотом, а также вермахтом, это уж точно. Да оно и понятно. Дёниц вместе с ними уберется отсюда. Флот выполнял свой долг, он не участвовал ни в одной подлости, ни в покушении на фюрера, ни в расстрелах русских военнопленных».
«Впрочем, – сказала Лена Брюкер, – город больше не бомбят, русские со своими бомбардировщиками сюда уже не сунутся. Ламмерс больше не отвечает за противовоздушную оборону. Он куда-то уехал. Не знаю, где он теперь. Я потребовала вернуть мне мои ключи. Так что теперь сюда никто не войдет. Но ты по-прежнему должен вести себя очень тихо и не шастать в башмаках по квартире. Через две недели поступит бумага из Америки. Она уже отправлена. На судах «Либерти».
– Это был срок, какой я дала себе: через две недели я открою ему всю правду.
Как-то раз в субботу Лена Брюкер вернулась со службы и выложила на стол маленький, аккуратно запакованный прозрачный пакет. «Что это?» Он вертел пакет в руках, рассматривая его со всех сторон. Сквозь пленку были видны маленькие пакетики с печеньем, леденцами, консервными баночками. «Неприкосновенный запас, – сказала она. – Из старых американских военных фондов. Их распределили в какой-то дом престарелых и в детский дом». Капитан подарил один пакет Лене.
«Их, – продолжала рассказывать Лена, – сбрасывают на русские позиции. Пропаганда. Вместо листовок американцы сбрасывают такие пакеты. Они опускаются вниз на маленьких парашютиках, нектар и амброзия».
Бремер осторожно вскрыл ножичком пластиковый пакет. Как же все продумано, абсолютный вакуум, содержимое не сохнет и не волгнет; соленое печенье, неплохое, шипучий порошок, маленькая коробочка с медом, другая с сыром, еще одна – с колбасой, трубочка с леденцами. Четыре пластинки с жевательной резинкой. Бремер развернул одну, завернутую в фольгу, разломил и протянул половинку Лене. Впервые в жизни он пробовал настоящую жевательную резинку. Пластинка похожа на бумагу, это были старые военные запасы, во рту она распалась на мелкие крупинки, которые, однако, постепенно размякли, загустели и, смешавшись со слюной, превратились в тягучую массу. Они сидели за столом и жевали жвачку. Смотрели, как двигалась вверх-вниз нижняя челюсть, от такого жевания явственно ощущались зубы, укреплялись мускулы лица, жевание рождало вкус. Продолжая жевать, они взглянули друг на друга и рассмеялись. Какой вкус у твоей резинки? Он промолчал. Да и что было ему ответить? Ему казалось, что он в западне, а какой у западни вкус? Никакой, никакой, хотелось ему сказать, вообще никакой. Может, сказать – клубники? Ясменника? Наконец он издал долгое, протяжное: «Н-у-у-у». – «У моей вкус зубной пасты, мяты», – сказала она. «Ну да, именно мяты, – подтвердил он, – но, видно, она очень старая. Вкуса почти нет. Уж если быть честным, она вообще безвкусная».