Шаги в коридоре. Харриет не открывала глаз. Ей хотелось, чтобы к ней в палату зашел какой-нибудь добрый доктор, увидел бы ее, такую маленькую, больную и бледную, и погладил бы по головке.
Шаги приблизились к кровати и замерли. Харриет еще крепче зажмурилась, предоставляя доброму доктору возможность себя осмотреть. Затем приоткрыла глаза и в ужасе подскочила на постели, увидев нависшее над ней обезображенное ожогом лицо проповедника. В мягком утреннем свете шрам казался особенно уродливым, лишенный ресниц глаз под сморщенной кожей лба влажно моргал и свирепо смотрел на нее.
— Тише, тише, — сказал проповедник, по-птичьи наклонив голову набок. Его голос был высоким, певучим и не соответствовал страшному облику. — Ты же не будешь шуметь, правда?
Харриет очень хотелось поднять шум, но от испуга и замешательства она застыла и только во все глаза глядела на страшного гостя.
— Я знаю, кто ты. — Когда он говорил, его губы почти не двигались. — Ты была около моего дома в ту ночь. Я тебя хорошо запомнил.
Харриет скосила глаза на пустой проем двери. В висках ее стучали отбойные молотки.
Проповедник сердито нахмурил лоб и придвинулся к ней еще ближе.
— Ты возилась со змеями, так ведь? Это ведь ты их выпустила тогда ночью, правда? — Его помада для волос пахла сиренью. — И ты следила за моим братом Дэнни. Зачем?
Харриет молчала. Знает ли он про башню?
— Зачем ты убежала от меня вчера?
Нет, он ничего не знает. Харриет лежала очень тихо, неподвижно, глядя ему прямо в глаза. В школе никто не мог победить ее в игре в «гляделки», но сейчас ей было плохо, в голове шумело, ей хотелось потереть саднящие веки и начать утро заново. Ну что ему от нее надо?
Проповедник немного отстранился и прищурил глаза.
— Ты смелая девчонка, — сказал он медленно. — Бесстыжая и нахальная. Таких надо наказывать.
Похолодев, Харриет вспомнила, что около ее кровати есть кнопка вызова медсестры. Правда, она не знала точно, где именно располагалась эта кнопка, и боялась отвести взгляд от лица проповедника. А он рассматривал ее с очевидным интересом, как какое-то диковинное насекомое.
— Не пойму я что-то, — сказал он. — Чего же ты так боишься? Тебя ведь никто еще и пальцем не тронул, ведь так?
Харриет сделала над собой невероятное усилие и не отвела глаз под его испытующим взглядом.
— А может быть, ты сделала что-то гадкое и поэтому боишься? — Он наклонился еще ниже над ней. — Я хочу знать, что ты вынюхивала тогда около моего дома. Если ты не скажешь мне, я уж найду способ это выяснить, поверь мне.
Внезапно веселый голос у двери произнес: