При сильном ветре у снежинок обламываются лучи и грани.
Пчелы каким-то образом узнают пчел своей семьи.
Ночью можно увидеть танцующих пчел - это разведчики с помощью танца рассказывают остальным, куда нужно лететь утром.
Солодка голая, пион уклоняющийся.
Древние греки называли Азовское море Меотидой, римляне - Палюс Меотис, скифы - Каргулак, венецианцы - Маре Фане, арабы - Бахр-эль-Азов.
А сейчас?
А сейчас это уже, пожалуй, металлургический отстойник, посыпаемый сверху золой и пеплом.
И все же.
И все же?
Да, и все же.
Что же?
Да так... ничего...
То есть?
То есть скулит и ноет душа.
Туда ей хочется?
Туда.
Но там же...
Я понимаю, и все же...
Вот и Георгию хочется в свою Грузию, хоть там сейчас совсем не до художников.
Они собираются в Париж.
Георгий и Моника на несколько дней на машине собираются в Париж на выставку, приглашают и меня, но мне сейчас не до Парижа.
Нужно найти выход из тупика.
Моцарт легко использовал чужие музыкальные темы.
Он не боялся учиться.
Он учился у Гайдна, Гайдн - у него.
Строители подтягивают строительную технику.
Грохот отбойных молотков и бетономешалки.
Из этого тоже можно что-то извлечь.
Георгий и Моника уезжают.
Они просят меня поливать цветы.
Один в огромной квартире.
Шенберг требует от Берга беспрекословного повиновения и абсолютной верности.
Учитель и ученик.
Малер в восемь лет поколотил своего непонятливого ученика по фортепиано.
Полеты ночных мышей, всплески форели.
Рожь шумит, качается.
Обручальное кольцо сползает с усохшего пальца и катится по паркету.
Желательно еще немного продержаться.
Желательно все же еще немного продержаться.
Ветер подует, листья посыплются, полетят.
Ветер подует, листья посыплются, полетят, только марля на ветке останется.
Чуть вперед, чуть назад, чуть выше, чуть ниже.
Уходит.
Уходит под моросящим дождем в сторону темного леса.
Зеленый плащ, клетчатый шарфик, черный берет на копне черных вьющихся волос.
На фоне тревожных фигураций струнных.
Текучесть, неопределенность, медленное движение, долгое пребывание в одном состоянии.
Как идет, так и идет.
Потеря слуха после удара в ухо.
Уж лучше бы до конца добили.
Жил он в бараке, его отца приглашали в другие семьи пороть непослушных детей.
Вскрик флейты на фоне бездонно низкого баса.
Иллюзий давно уже никаких.
Они еще в Париже.
Цветы поливаю.
Мебель, цветы, картины.
Стены, окно, потолок.
Водка с Клехом на рассвете в районе станции Халензее.
Что-то в нем похожее на моего Учителя.
Мост, железная дорога.
И там был мост, а под мостом - железная дорога.
Трамвай в Берлине скоро исчезнет, говорит Набоков.