Как ни прискорбно сознаться, но и Вадику была понятна природа стеснительности, но причина его робости исходила из тщеславия и гордости, не желающей мириться с положением нищего, незащищённого интеллигента, поэтому он боролся с ней посредством подчёркнутого презрения или чрезмерной любезности, в зависимости от выгоды и необходимости ситуации. Правда, иногда, застигнутый врасплох, он не успевал надеть одну из придуманных масок и тогда оказывался в самом глупом и ничтожном положении, за что себя корил и ненавидел, но в удовольствии пригласить симпатичную соседку на чай он всё же не смог себе отказать. В этом бурлящем городе нет ни одной души, которая относилась бы к нему с нежностью, ну хотя бы хоть с искренним вниманием, нет, за последние два месяца только в глазах Наташи мелькнула искра заинтересованности.
Наташа увидела на комоде бюст Наполеона, а на кухонном столе лежал сборник новелл под общим названием «Смерть в Венеции».
— Это, наверное, ваши вещи?
— Да, Томас Манн — мой любимый писатель. Наполеон — мой кумир.
— Не сотвори себе кумира! — неожиданно для самой себя произнесла девушка и тут же покраснела.
— Кумир определяет рост человеческой жизни. У каждого человека обязательно должен быть идеал, с которого бы он хотел брать пример!
— Может быть, моя тётя — мой кумир? — сказала Наташа и засмеялась.
Вадик попытался налить жасминовый чай, но крышка упала в чашки, и зелёная лужа растеклась по столу. Девушка, кинувшись к раковине за тряпкой, стукнулась о низкую лампу. Свет закачался, лужица чая полилась на пол, а молодые люди молчали, и их улыбки стали искренними и ненапряжёнными, а за окном валил снег, и тени деревьев гуляли по линолеумному полу со стоптанными дырами.
— Откуда вы?
— Из Питера.
— У вас там кто-нибудь остался?
— Да, полуслепая мать на пенсии и сестра — старая дева, учительница по сольфеджио.
— Извините.
— За что?
— Как Питер?
— Вы там были?
— В детстве.
— О, надо обязательно поехать! Там так красиво! — сказал Вадик и вдруг вскочил на ноги, начал ходить по кухне.
— Что с вами?
— Ничего, просто хочется говорить. Меня так давно никто не слушал. Вам не скучно?
— Нет.
Вадик остановился, вздохнул, так что из горла вырвался свист.
— Это совсем другой город!
Наташа с ожиданием посмотрела на него. Вадику показалось, что перед его глазами пролетела синяя бабочка или птица. Он вздрогнул, а потом начал говорить, и его слова стучали по полу, прыгали по столу, отражались от стен.
— После периода адаптации страны к рыночной экономике Петербург изменился.
— Москва тоже, — прошептала Наташа.