Безусловно, меня восхищает его самообладание, но хотите правду? Даже несмотря на то, что ему удалось довести меня до оргазма, вряд ли мне понравится парень, который позволил наставить на себя пистолет. Какой же он все-таки мягкотелый!
— Ну же, Сун, давай просто сдайся, — шепчет он, смотря прямо перед собой. — Еще не слишком поздно. Будь паинькой.
Будь паинькой.
Я толкаю его в спину, и он летит вперед. Все винтовки нацеливаются на меня, но никто не стреляет. Я снова хватаю Алекса, прикрываясь им как щитом, как уже прикрывалась Декартом, только Алекс значительно уступает тому в размерах.
«Будь паинькой» — вы слышите от них эти слова всякий раз, стоит вам повести себя благоразумно в безумной ситуации. Быть паинькой в их понимании значит всего лишь позволить себя трахать и не дергаться. Будь паинькой. Истинное значение этих слов: знай свое место в сложившейся иерархии. Лежи внизу и не дергайся.
Есть только одно место, куда я могу пойти, но это тупик.
«Континентальный кофе» — узкий, длинный магазин в манхэттенском стиле. По левую сторону тянется черное стекло, словно отражение стоящего напротив «Шарпер имиджа». Справа прилавок, как в баре, где обычно люди могут заказать себе кофе и сладости. Рядом с дверью несколько стоек с всевозможными заморскими вкусностями.
— Давай двигай, — велела я. — Когда дойдем до кофейного магазина, откроешь этими ключами дверь. — Я передала ему ключи Декарта.
На свое счастье Алекс сообразил, что лучше держать рот на замке. Впрочем, я бы вряд ли его услышала, потому что Капитан Видео решает толкнуть речь.
— БЛА-БЛА-БЛА, Сун Кац, ради собственного блага… ЛЯ-ЛЯ-ЛЯ, перед тобой вся жизнь, не надо… БЛА-БЛА.
Мы удвери. Я кожей ощущаю рыщущие по мне снайперские прицелы. Становлюсь так, чтобы меня было трудно подстрелить, не задев при этом Алекса.
Дверь распахивается. Отпустив Алекса, я лечу к прилавку, перепрыгиваю через него и падаю с оглушительным треском, смахнув на лету кофейные чашки, пирожные и ложки. Капитан Видео все еще занимается уговорами в ту самую минуту, как грохочущие тяжелые подошвы приближаются к магазину.
Я понимаю, что это конец. То есть я хочу сказать, моя голова осознает, что мне конец, а тело не верит. Меня переполняет радостное ликование. Я слышу, как они бегут ко мне, и меня раздирает желание высунуться из-под прилавка, точно маленькая подводная лодка, всплывающая на поверхность, и устроить пальбу.
Отец стал брать меня на стрельбище, когда мне исполнилось двенадцать. У него там был знакомый, мы приходили после закрытия, он платил служителю 100 долларов в день, чтобы научить меня стрелять. Вряд ли папаша вполне понимал, что делает. Он у нас интеллектуал. Именно он научил меня стрелять, даже купил мне пистолет для самозащиты (который, кстати, для мастурбации совсем не годился, дуло слишком узкое), а потом взял да и свалил на Суматру. И года не прошло после его отъезда. Папа у меня занимается корпоративными финансами. Видите ли, он просто купается в деньгах. Но берет ли он нас с собой? Нет. Он оставляет нас здесь — какие-то проблемы с получением гражданства для матери, я не совсем в курсе. Как бы то ни было, я чертовски настроена пострелять.