— И что там за мелодии?
— Несколько песен двадцатых годов. Танцевальные мелодии и пианино. Грустное, загадочное, романтическое пианино, в стиле Тори Амос.
Наверное, у меня глупый вид, поэтому Урсула начинает перечислять композиторов, с которыми я должна быть знакома.
— Немного Дебюсси, немного Прокофьева.
— А Шопен?
— Шопен? — удивленно поднимает брови Урсула. — Нет. А нужно? — Она даже пугается. — Только не говорите мне, что кто-то из сестер страстно любил Шопена!
— Нет, — отвечаю я. — Шопена любил брат, Дэвид.
— Слава богу! Он не самый главный персонаж. Слишком рано погиб, чтобы всерьез повлиять на события.
Спорное утверждение. Впрочем, сейчас мне не до споров.
— И что у вас вышло? Хороший фильм?
Урсула прикусывает губу.
— Надеюсь, да. Думаю, что да. Боюсь, мне трудно оценить его объективно.
— Но хоть похоже на то, что вы задумали?
Она покачивает головой. Вздыхает.
— И да, и нет. Трудно объяснить. Когда я только начала снимать, он весь был у меня в голове, полный нерастраченной энергии. А теперь он снят — будто загнан в какие-то рамки.
— Наверное, так бывает с любым произведением.
Урсула кивает.
— Понимаете, я чувствую такую ответственность перед героями, перед всей их историей. Хотелось сделать все идеально.
— В мире мало идеального.
— Мало, — улыбнувшись, соглашается Урсула. — Иногда я боюсь, что я не тот человек, которому стоило браться за историю семьи Хартфорд. Вдруг я все перепутала? Я так мало знаю!
— Литтон Стрейчи[21] как-то сказал, что неведение — главный инструмент историка.
Урсула непонимающе хмурится.
— Неведение — лучший советчик, — объясняю я. — Оно бесстрашно выбирает главное и отбрасывает лишнее.
— Хочешь испортить рассказ — сделай его правдивым, так что ли?
— Что-то в этом роде.
— Но ведь для биографии самое главное — правда.
— А что такое правда? — говорю я. Были бы силы — пожала бы плечами.
— То, что случилось на самом деле. — Урсула глядит на меня так, словно у меня окончательно съехала крыша. — Кому и знать, как не вам. Вы долгие годы раскапывали прошлое. Искали правду.
— Раскапывала. И ни разу не нашла. — Я медленно, но верно сползаю с подушек. Урсула замечает это и мягко поправляет меня. Я спешу продолжить, пока она не перебила. — Когда я была молодой, я хотела быть сыщиком.
— Серьезно? Служить в полиции? И почему передумали?
— Мне никогда не нравились полисмены.
— Да, это действительно проблема, — ухмыляется Урсула.
— Поэтому я пошла в археологи. Почти то же самое, если подумать.
— Только жертвы убиты гораздо раньше.
— Да.
— Эту мысль подсказала мне Агата Кристи. Верней, один из ее героев. Он сказал Эркюлю Пуаро: «Из вас вышел бы неплохой археолог, мистер Пуаро. У вас настоящий талант восстанавливать прошлое». Я читала это во время войны. Второй войны. К тому времени я была сыта по горло тайнами, но у одной из медсестер оказалась с собой книжка, а старые привычки долго живут.