— В его чувствах я уверена. Он ни разу не упустил возможности сходить со мной в гости. И вовсе не потому, что ему нравятся мои друзья. Напротив, он впрямую заявлял, что они — сборище избалованных слюнтяев. — Она уверенно кивнула. — Нет, он любит меня. А я его.
— Нет, — сказала Ханна с такой твердостью, что Эммелин вздрогнула. — Он не для тебя.
— Почему ты так решила? Ты ведь почти его не знаешь!
— Я знаю этот тип мужчин. Во всем виновата война. Она забирает совершенно нормальных молодых людей и возвращает их совсем другими. Сломанными.
Я вспомнила Альфреда, ту ночь на лестнице, в Ривертоне, когда ему не давали покоя духи прошлого. И тут же усилием воли выбросила его из головы.
— А мне все равно, — уперлась Эммелин. — Это даже интересно. Я бы заботилась о нем. Выхаживала.
— Такие мужчины просто-напросто опасны! — не выдержала Ханна. — Их не вылечить! Они такие, какие они есть. — Она с трудом перевела дух. — У тебя полным-полно других поклонников. Почему бы не обратить внимание на одного из них?
Эммелин упрямо мотала головой.
— Так будет лучше, поверь. Обещай, что попробуешь.
— Я не хочу.
— Ты должна.
Эммелин смотрела в сторону, и я вдруг заметила в ее взгляде что-то новое: жесткое, взрослое.
— Извини, Ханна, но это не твое дело, — четко выговорила она. — Мне уже двадцать. И я сама решу, как мне жить. В мои годы ты вышла замуж, и, видит бог, не спрашивала ничьего разрешения.
— Это вовсе не то же самое…
— Я больше не нуждаюсь в старшей сестре, которая следит за каждым моим шагом. — Эммелин передохнула и поглядела Ханне в глаза. Голос ее смягчился. — Давай договоримся, что с этой минуты мы станем жить каждая своей жизнью. Что скажешь?
Ханне, по большому счету, сказать было нечего. Она молча кивнула, вышла и плотно притворила за собой дверь.
* * *
Накануне отъезда в Ривертон я упаковывала одежду Ханны. Сама Ханна сидела у окна, глядя на парк в сгущавшихся сумерках. Когда на улицах загорелись фонари, она повернулась ко мне и спросила:
— Ты когда-нибудь любила, Грейс?
Вопрос застал меня врасплох. О да, самое время…
— Не… не могу сказать, мэм.
Я уложила лисью накидку на дно большого чемодана.
— Если бы любила, ты бы знала.
Я старалась не смотреть ей в глаза. Старалась, чтобы голос звучал бесстрастно, в надежде, что это заставит Ханну сменить тему.
— Тогда, наверное, нет, мэм.
— Может быть, тебе и повезло. — Ханна опять отвернулась к окну. — Настоящая любовь — страшная болезнь.
— Болезнь, мэм?
На самом деле, так оно и есть, у меня без конца душа болела.
— Раньше я этого не понимала. Почему об этом пишут в книгах, пьесах. Стихах. Почему нормальные, разумные люди вдруг начинают выкидывать всякие глупости.