Я, собственно, хотел забыть об анонимах и думать только о домашних заданиях: задают их здесь или не задают. Но, видимо, одного хотения было мало.
Николаев посмотрел на меня, склонив голову набок:
— Чудак, мы давно уже знаем, что ребята нас дразнят «анонимы». А что касается домашних заданий, то все твои тревоги напрасны. Заданий на дом у нас не задают. Нельзя учиться думать по заданию.
Я ожидал увидеть в классе телевизоры, компьютеры, на худой конец магнитофоны, но ничего этого не было.
Более того: в комнате с глухими светло-зелеными стенами не было даже доски.
В центре класса стояли четыре парты, покрытые черным пластиком, а возле передней стены — учительская кафедра ярко-оранжевого цвета.
Дверь задвинулась, мы сели.
На своей парте я увидел плотный лист глянцевитой белой бумаги и стеклянный карандаш без стержня.
Я попытался передвинуть лист — он лежал как приклеенный.
Взял карандаш и черкнул им по листу — на нем появилась и замерцала голубая светящаяся линия.
Я испугался: а вдруг я что-нибудь испортил? Но догадался сразу: надо провести по линии тупым концом карандаша. Линия погасла.
— Молодец, быстро освоил, — похвалил меня Николаев. — А ты рожицу нарисуй, не стесняйся. Все так делают.
Вместо рожицы я нарисовал самолет. Вышел кривоватый, но довольно красивый.
— Орел, не иначе, — сказал Николаев. — Только беременный.
Я приподнялся и увидел, что у него на кафедре лежит точно такой же лист бумаги и на нем светится контур моего самолета.
— Боевая машина? — осведомился мой учитель. — Истребитель-бомбардировщик?
Я кивнул.
— Ох, уж эти мне юные милитаристы. Что бомбить собираешься? Не нашу ли школу?
— Нет, зачем… — пробормотал я, хотя имелась и такая мыслишка: а выдержит ли купол прямое попадание?
— Подожди, не стирай, — проговорил Николаев. — Крылья плохо отцентрованы. Они отвалятся в воздухе. Надо так…
Поверх моих дрожащих голубых линий загорелись пряменькие, розовые.
Получился настоящий чертеж.
— А стабилизатор, прости меня, просто нелеп. Он совсем от другой машины. Понял?
Мое голубое страшилище погасло, остался лишь изящный самолетик, нарисованный огненно-розовым.
— Запомни линии, — сказал Николаев.
Рисунок исчез.
— А теперь сделай по памяти то же самое.
Я старательно принялся рисовать. Всякий раз, когда мой карандаш отклонялся, на этом месте повторялась розовая линия.
— Видишь? — сказал Николаев. — Я задал программу, а ты ей не следуешь.
С третьего раза у меня получилось.
— Хорошо, — сказал Николаев, и самолетик погас. — Побаловались — и хватит. Ты ошибаешься: у нас не урок черчения. Мы осваивали учебную технику. Начнем с математики.