И Николаев начал быстро и толково объяснять мне самые азы — то, что известно каждому третьекласснику.
Я немного расстроился, но решил потерпеть.
Объясняя, Николаев не задавал вопросов, он только негромко приговаривал:
— Это понятно. Это тоже понятно… — На моем листе вспыхивали и исчезали ряды красных цифр. — Нет, нет, тут ты путаешь. Смотри сюда… Ясно, да не совсем. Еще раз смотри… Э, голубчик, да ты и в таблице умножения не силен. Знал, но забыл… Ага, вот теперь зацепилось. Тяни, тяни ниточку.
Написанное им исчезло, и в верхней части листа вспыхнул пример.
Я принялся решать его, попутно размышляя, что при такой-то технике можно вовсе обойтись без учителя.
— Отвлекаешься, — недовольно сказал Николаев. — И вот пожалуйста…
Написанная мною семерка начала пугающе расти, толстеть, наливаться ярким красным светом. Я поспешно написал на ее месте девятку. Всё стало нормально.
— Ты, Алексей, напрасно меня увольняешь, — сказал Николаев. — Ни одна машина не может заранее знать, что у тебя семью семь — сорок семь. Теперь посиди, порешай задачки, а я пойду погуляю. Что-то мне нездоровится.
Наставника Николаева сменил наставник Петров.
Он благодушно уселся за кафедрой, устроился поудобнее, зевнул — и вдруг, взглянув на меня свиными глазками, произнес:
— Удивительное дело, я совершенно не чувствую себя уставшим!
Голова моя еще гудела от непривычной нагрузки, в глазах мелькали огненные цифры.
"Ну прямо! — не удержавшись, подумал я. — Чего же тогда зеваешь?"
Петров игнорировал мою реплику.
— Ну-ка, Алексейчик, — совсем по-домашнему предложил он, — повтори эту фразу три раза, только молча. "Удивительное дело, я совершенно не чувствую себя уставшим".
Я добросовестно повторил.
— Для начала не так уж и плохо, — похвалил меня Петров и снова зевнул.
Я подумал, что он делает это нарочно, чтобы я не особенно напрягался.
А я и действительно сидел как на иголках: ведь именно сейчас начиналось то самое, необыкновенное, по сравнению с чем понятные уроки Николаева были детской забавой.
— Но смотри, что у тебя получается: "Удивительное… м-э… дело… чего тут удивляться, нашел чему удивляться… м-э… как там дальше-то?… удивительное дело… забыл… чепуха какая-то… удивительное дело, что такой серый валенок…" Это ты меня имеешь в виду?
Петров настолько точно воспроизвел всё, о чем я успел за минуту подумать, что я покраснел до слез.
— Ну, а о том, как ты второй раз повторил, и говорить не стоит, — безжалостно и в то же время добродушно продолжал Петров. — Там пошли чьи-то черные глаза и вообще биология, которая меня не касается.