тощими, спускающимися на спину косицами пропалывали поля. Они проводили Чунь И угрюмо-недоверчивыми взглядами.
Следующая деревня расположилась в высохшем после паводка русле Жёлтой реки. Стайка голых загорелых мальчишек окружила Чунь И, они бранились и пытались стащить его с седла.
До третьей деревни он добрался на закате. Крестьяне уже вернулись с полей. Деревья под алеющими небесами размышляли о сиюминутном и вечном. Молодая чета пригласила Чунь И на ночлег, отказавшись от его денег. Новый день возвестил о своём наступлении едва различимыми звуками. Ветерок надувал рисовую бумагу на окнах, блеяли овцы, кудахтали выпущенные из загона куры. Чунь И услышал, как звякнуло ведро в колодце, зашелестела солома, раздались тихие голоса. В очаге развели огонь, и в спальню проник запах еды. За окнами занимался рассвет.
В четвёртой деревне жили монахи. Закопчённые фрески украшали стены полуразвалившихся храмов. Под сводом тёмных галерей стояли статуи бодхисатв со свирепыми лицами. Они играли на флейтах и арфах или попирали проклятых. Воздух был густым от благовоний. Чунь И возжёг палочки ладана перед статуей золочёного Будды и опустился коленями на жёлтую шёлковую подушку, протёртую до дыр усердными верующими. Он сложил ладони и закрыл глаза. Тишина храма огласилась неясным рокотом голосов: по просьбе Чунь И монахи читали священные тексты. Он молился, и очень скоро перед его мысленным взором возник образ родного дома. Дом взволнованно дышал, он хотел, чтобы Чунь И вернулся, но тот больше не подчинялся его приказам. Юноша уподобился листку, оторвавшемуся от высохшего родового древа.
Миновав пятнадцатую деревню, Чунь И решил поесть бараньей лапши. В харчевне он встретил лодочников с Жёлтой реки, одетых в широкие чёрные штаны с мягкими синими кушаками и белые жилеты на голое тело. Их руки были покрыты сеткой синих, устрашающе вздувшихся вен. Они в полном молчании пили рисовую водку и жадно поглощали густую наваристую похлёбку. Выйдя на берег, Чунь И понял, что грохочущий поток мутной воды заглушает все слова.
Лодка скользнула по воде, и взору путника открылся бескрайний, поросший трепещущим на ветру тростником берег. Вдалеке поля кукурузы переходили в золотистое море пшеницы.
Горная гряда понижалась к горизонту, и вскоре перед глазами путников остался один только бурный пенистый поток да бледное небо с пролётными дикими гусями. Река напоминала морщинистое лицо старика. Чунь И сильно тошнило. Из горла лодочника вырвался хриплый смешок, и он запел.
Через ворота в Великой стене Чунь И попал на Срединную равнину. Он шёл через деревни и города, сменил вышедшую из моды одежду и причёску и научился говорить простыми короткими фразами, чтобы не удивлять окружающих.