Ей не хотелось ничего, только бы заползти в постель и хоть немножко поспать. Она прислонила свой меч к стене, но так, чтобы можно было сразу до него дотянуться в случае необходимости. Затем села на скамейку и стянула сапоги.
Лико наблюдал за ней.
— Я принесу тебе кувшин с напитком. Ты очень устала, это видно. Вода богов изгонит твою усталость.
— А изгонит ли она мое смятение? — тихо спросила она, сама себе удивляясь. Она смотрела на мужчину, стоявшего в комнате напротив нее. Он моложе ее, лицо совсем еще гладкое, волосы не тронуты сединой. Но он так великодушен, и что-то в нем было такое, что она поверила ему. Кажется, она давно уже никому не верила.
— Твоя душа встревожена, — мягко произнес Лико.
Она прислонилась спиной к стене и вздохнула.
— Я не знаю, что происходит, — призналась она, обнаружив, что ей легко говорить со жрецом. — Я не знаю, что замышляет мой сын. Я не знаю, действует ли он по своей воле или колдун завладел его душой. — Она посмотрела на свои руки и стала разминать негнущиеся пальцы. — Я ненавижу его всем сердцем за то, что он сделал со своим братом, — сдержанно произнесла она, — но и люблю его тоже. Как такое возможно?
Лико ничего не сказал, но продолжал слушать, и она вдруг поняла, что не может остановиться.
— Я хочу убить его за все то, что он сделал, но не знаю, смогу ли.
Она наклонилась, положила локти на колени, а подбородок на ладони. Закрыла глаза, и лица всплыли в ее памяти — Кимона, и Кириги, и Кела — такими, какими она запомнила их лучше всего.
Сердце в ее груди застыло безжизненным камнем.
— Я не знаю, что происходит, — повторила она. — Я не знаю, что я делаю.
Лико опустился перед ней на колени. Он наклонил голову и улыбнулся, когда она встретилась с ним взглядом.
— Слушай свою душу, женщина. — Его тихий голос звучал утешающе, рука опустилась ей на колено. — Она подскажет тебе, что делать, когда настанет время.
— Ты не видел Соушейн, — продолжала она. — Я собирала тела…
— Когда настанет время, — снова сказал он, — ты будешь знать, что делать. Ты — мать Кела. Ни один сын не способен забыть ту, что дала ему жизнь.
Он медленно встал, сжав ее руку, поднял ее на ноги и указал на постель.
— А теперь — отдыхай. Я принесу тебе воды.
— Но мне уже не хочется пить, — произнесла она, начав расстегивать тунику.
— Все равно попей. Она не избавит тебя от смятения, но, когда она облегчит твои боли, возможно, многое для тебя прояснится.
Он оставил ее одну; она прислушивалась к тому, как затихали его шаги в коридоре. Он был добр к ней, напомнила себе она, поэтому решила выпить воду и не обижать его. В каждом городе или деревне есть свои поверья. Но жрецы, не имевшие божества? Это не поддавалось ее разумению.