Мне пришла в голову и еще одна мысль. Истина, открытая этим коротким признанием, — истина, которую капитан Обадия скрывал всю жизнь, — полностью оправдывала мою веру в отца. Натаниэль Хит никогда никого не убивал. И у Брока, сына Эндрю Маклина, нет причин продолжать ненавидеть меня как дочь убийцы. Теперь я смогу оправдать своего отца, показав Броку письмо капитана, и тем самым уберу главное препятствие между мной и моим мужем.
Впервые после ночного венчания в комнате капитана я по-настоящему подумала о Броке Маклине как о своем муже. Это меня немного испугало. Словно с плеч свалился тяжкий груз, пригибавший меня к земле, и освободил меня, но освободил только затем, чтобы я взвалила на себя новый…
А вдруг найденное письмо грозит мне смертельной опасностью? Мысленно я опять увидела изуродованное лицо статуи. Оно снова и снова преследовало меня, а потом нахлынули еще худшие воспоминания — о последних минутах и словах Тома Хендерсона в трюме старого китобойца. Хендерсон пытался что-то сказать мне, но я ничего не поняла. Кто заплатил Тому? За что? Если Том знал правду обо всем, что случилось на борту "Морской яшмы", почему молчал долгие годы? Если он хотел шантажировать капитана, почему ждал столько времени? Похоже, его появление ускорило и без того стремительные события. Внезапный приход Тома Хендерсона до смерти напугал капитана.
Я страшно замерзла, потому что так же, как в первую ночь в этом доме, не позаботилась о камине. Окоченевшими пальцами с трудом расстегнула крючки платья и распустила шнуровку, надела ночную рубашку и юркнула под одеяло.
Чего же я боюсь? Скрытой угрозы, исходящей от изрезанного лица статуи? Или чего-то другого? Может быть, звука торопливых шагов над головой, к которым все время мысленно возвращалась, и Брока Маклина, которого увидела возле трапа, выбежав на палубу? На глаза навернулись слезы, я лежала и дрожала, не в состоянии успокоиться.
Не скоро я услышала, как Брок вошел в свою комнату. Потом затрещали дрова у него в камине. Брок тихонько насвистывал, словно день прошел гладко, без неприятностей.
Тут я разрыдалась. Я не хотела, чтобы он меня услышал, и плакала в подушку, стараясь подавить всхлипы. Я сама испугалась своих слез, но не могла остановиться. Столько страшного случилось, такие жуткие картины вставали перед мысленным взором, что я не могла с собой справиться.
Раздался стук в дверь. Я боялась, что не вынесу унижения, если Брок застанет меня в таком плачевном, в прямом смысле, виде.
— Оставьте меня в покое, — выдавила я из себя и снова зарылась лицом в подушку.