А дом без Брока показался мне пустым. Да еще этот страшный собачий вой! Я просто не могла сидеть в своей комнате взаперти и отправилась бродить по дому взад-вперед, вверх-вниз, чутко прислушиваясь к любому шороху — а вдруг мне грозит опасность?
Но никакая опасность меня не подстерегала, и только, уже в десятый раз поднимаясь по лестнице, я увидела наверху Сибиллу Маклин. Я замерла, с трудом подавив желание броситься прочь — не могла же я позволить себе позорное отступление. Она же впервые смотрела на меня не таким пустым и холодным взглядом. На лице свекрови появилось какое-то голодное выражение, и понравилось оно мне еще меньше, чем прежнее, безжизненное. Улыбка ее была натянутой и искусственной, словно вырезанной из бумаги.
— Зайдите ко мне, поговорим, — предложила она, жестом приглашая меня к себе в комнату.
После вчерашней ночи не хватало мне только беседы тет-а-тет с Сибиллой Маклин! Я ничего не отвечала, продолжая подниматься по лестнице. Наверное, свекровь почувствовала мою нерешительность, потому что подняла руку в неуклюжем, застенчивом жесте, словно предлагала мне дружбу.
— Не держите на меня зла за ту давнюю историю, деточка. Я не хотела, чтобы вы узнали и не стоило Броку о ней говорить. Это он сгоряча.
Я в изумлении воззрилась на нее. Неужели она так легко забыла, как вела себя ночью? Неужели забыла, как в дикой ярости, презрев элементарные правила приличий, ворвалась ко мне и к своему сыну и разве что не набросилась на меня с кулаками?
— То, что произошло со мной во младенчестве, теперь не имеет значения, — ответила я. — По-настоящему важно то, что происходит сейчас.
— Конечно! — согласилась она с куда большим, чем было ей свойственно, воодушевлением. — Я это и имею в виду. Мы должны подружиться, Миранда, вы и я. Так хочет мой сын. Он — все, что у меня осталось. Я не должна сердить его.
Сказал ли ей Брок о шагах, что я слышала на корабле у себя над головой в день гибели Тома Хендерсона? Может, внезапная перемена в поведении означает, что миссис Маклин надеется заткнуть мне рот под предлогом дружбы — вымученной и лживой?
Пока я так размышляла, собака продолжала истошно и тоскливо выть. Миссис Маклин положила руку мне на рукав. Сквозь ткань платья я почувствовала мертвенный холод, словно в жилах свекрови не осталось живой, горячей крови.
— Пойдемте же, — повторила она приглашение.
Я могла бы высвободить свою руку только вырвавшись, показав тем самым, что боюсь. Надежнее было притвориться храброй, и я неохотно дала завлечь себя в ее спальню, Миссис Маклин усадила меня перед чадящим камином, взяла кочергу и поворошила угли. Пламя разгорелось, дыма стало меньше. Она подложила еще поленьев, уселась напротив меня и посмотрела на портрет Эндрю Маклина.