Сделав десять шагов, Павел услышал легкий шорох, испуганно сбрякали котелок с кружкой, ложка. Потом зашуршало, захрустело, просыпалось…
Павел стоял подавленный. Он отказывался верить в происходящее. Кто-то захватил его врасплох и теперь выворачивал все его вещи, грабил, судя по звукам, средь бела дня: «Да ладно, в живых бы остаться… Погулял нынче по тайге!… Не успел из дома выйти, как все…, вылазь, приехали… Ружье жалко…»
– Как там на фронте? – вдруг неожиданно спросил Голос.
– А что на фронте? Вроде нормально, – Павел с трудом проглотил липкую слюну. Он уловил некоторое напряжение в Голосе.
– Точнее не можешь?!
– Ну, это… сколько… дней пять назад передали, что наши начали наступление под Ржевом, этого… Западного фронта, кажись. Еще юго-восточный фронт нанес контрудар по фрицам… Танковая армия начала на Дону… Подводная лодка потопила транспорт немцев… – Павел волновался точно на уроке.
– Что значит наступление!? – в голосе был одновременно и испуг, и металл. – А… Москва!?.. Москва чья!?.. Разве не под германцем!? – голос сорвался и зазвучал растерянно.
Павел слышал, что его ответы не нравятся Голосу.
Сзади усилилось шумное сопение и какие-то глухие удары, словно кулаком о землю.
– Значит, сломалась хваленая германская машина, е… вашу мать! – едва разобрал Павел.
Наступила долгая пауза. Комариный звон усиливал напряжение.
– А ты…, ты почему не на фронте!? – наконец, вновь заговорил Голос злорадно и резко.
– У меня это… бронь у меня, – выдавил Павел, поняв, наконец, в чем дело.
– Бронь!? – опустошенно и бесцветно повторил Голос, и все опять стихло.
С началом войны не мало было таких, кто бросился наутек или забился в щель, скрываясь от мобилизации. Кто это делал по политическим соображениям, видя в немецкой власти новый порядок и возврат к старому режиму, а кто просто из-за страха за собственную жизнь подался в самые глухие места пережидать лихолетье страны.
– Ладно, ступай, не трону… Повернешься, когда тихо станет. Да, дальше не ходи. Хотя как знаешь. Я предупредил, решать тебе.
Павел еще долго стоял, боясь повернуться и застать Голос. Но вот, кажется, совсем стихло, и он деревянно повернулся. В глаза бросилось ружье, и у Павла сразу отлегло на душе. Нутро пайвы чернело пустотой. Шляпки грибов были разбросаны, мешочки с крупами, сухарями оказались сильно похудевшими. Пропало кое-что из вещей… Павел не верил глазам. Голос всего лишь ополовинил его, даже оставил несколько патронов!
Торопливо уложив обратно все в пайву, Павел пустился наутек.
Еще до войны, в ремесленном, Павел только и слышал «бдительность» да «бдительность». Со всеми вместе он слушал и кивал, подшучивал и вот попался. Теперь не смешно.