Павел с недоумением посмотрел на мать.
«Вот такие же глаза были тогда у Якова, когда он внес ее в дом, поставил, как сейчас помню, на кухне, снял шубу и давай разглядывать. А глаза тихие, ласковые, надежные. Ходит вокруг, смотрит и уже боится прикоснуться!» – Елизавета Александровна встала, обошла стол и вдруг прижала голову сына к своей груди и погладила. Павел недовольно загудел, освобождаясь.
– Сливки-то, небось, Мишке сняла!?
– Мишке, Мишке. Стыдись, он же младший.
– Ничего себе младший, за девками вон как… – Павел хотел сказать большее, да мать прервала:
– Николай наш заезжал на своей таратайке, тебя спрашивал. Куда-то ехать посылают, сбегал бы.
– Пойдешь к ним, возьми вот это! – Елизавета Александровна уже привычно заворачивала что-то теплое в чистую холстину.
– Да, мам, ты не знаешь, кто еще горы знает так же хорошо, как знал дед Аристарх!?
– Что!?.. Какие еще горы, ты че ж это еще выдумал!? – мать повернулась к сыну и прижала руки к груди. – Ой, да ты не туда ли нынче ходил-от!? – она в испуге глядела на Павла. – Говори, идол, туда-нет носило!?
– Успокойся, я за Теплую ходил, – не мог не соврать Павел.
– Не дай Бог, ой не дай Бог! Всеми святыми заклинаю тебя, Паша, не ходи, даже близко к ним проклятым не подходи. Одна беда от них. Сколь знаю, кто туда ходил, никто не вернулся. Камень есть камень! Смотри сколько леса вокруг. А горы пусть для вогулов будут. Они любят там жить, вот пусть и живут. А то, что Аристарх, старый хрыч, Царствие ему Небесное, наговорил – забудь. Забудь и успокойся. Ужасть, какие страхи рассказывают про эти горы, кровь стынет, – скороговоркой продолжала запугивать мать сына. – И думать забудь!
– Ладно, уговорила, уже забыл. Когда Николай-то заезжал? – Павел стал одеваться.
Получив в конце июля очередной отказ из военкомата, Павел стал собираться в дорогу. Время оказалось подходящим. Брат Николай пересел, наконец, на новую машину с бензиновым двигателем, поэтому легко отпустил своего брата-помощника на все четыре стороны.
Павел собирался долго, тщательно и в тайне. Восстановил в памяти маршрут, взял с собой самое необходимое и в начале августа, как советовал старый Аристарх, вышел. Попуткой добрался до Заячьего лога, там по маленькой речушке Вербянке спустился до Мартемьянихи. Так к концу второго дня вышел к Воронцовскому мосту.
Обычно шустрая, чуть мутноватая Мартемьяниха, по которой нередко сплавляли лес, теперь сильно обмелела. Текла тихо, осторожно, словно кралась, скромно поблескивая серебром на частых перекатах. Жаркое лето лишило ее мощи, иссушило тело. Перейдя ветхий мост с одной бревенчатой опорой-быком посередине, Павел повернул налево и бодро зашагал вдоль берега вверх по течению. Но, пройдя сотни две шагов, остановился в недоумении. В начале плавного поворота Мартемьяниха была перегорожена огромным для нее завалом из натащенных весной лесин. В основе завала лежал гигантский кедр, который своей густой кроной упирался в один берег, а корневищем в другой. Сверху на нем лежало еще с десяток деревьев. Вода возмущенно ворчала, преодолевая неожиданную преграду, в гневе пенилась, раскачивая помертвевшие ветки.