– Когда они за угол?
– Точно неизвестно, но где-то четвертого.
– Боеготовность кораблей? Лейтенант перечислил.
– А с кем я разговариваю? – наконец-то сообразил он.
– С резидентом японской разведки, – отчеканила трубка и заморзячила многоточием.
Все! Жизнь кончилась. Лопнула в барабанных перепонках. Вокруг плыла ослепительная тишина. Черные тиски сдавили бедную человеческую душу. Все! Продано! Он продал. Всех. Позор. Позор, вонючий, липкий, как лужа под себя.
Лейтенант рванул ворот, он тонул в испарине, китель противно лип к телу, руки дрожали, пальцы выплясывали. Лейтенант расстегнул кобуру, вытащил пистолет и, положив его на стол, ошалело уставился перед собой. Холодное дуло коснулось виска, подбородок затрясся. Сейчас, сейчас… В горле царапался колючий язык. Сейчас… Главное, с предохранителя… с предохранителя, главное… Он… сейчас… Он сделает… сможет…
Кто-то ворвался в рубку, схватил его за руку, за плечи и закричал. Он не слышал, не видел, не понимал. Наконец он узнал его. А-а, однокашник. Да, вместе учились.
Как сквозь пелену, до него донеслись крики:
– …Ты что? Это ж я был… это я был сверху… с верхней палубы… там есть телефон… ты что?
Лейтенант затрясся плечами, его колотило, било беззвучно.
Потом он плакал; мокрый, маленький, жалкий… Он все время тянул носом. Слезы оставляли грязные полосы… Таяла ночь.
Равнодушный рассвет гнал в открытую дверь сырость. Было серо и холодно, дышалось с трудом, и на дне каждого вдоха собиралась усталость.
«Горбатая»[5] только что отстрелялась малышами и теперь всплыла, продув среднюю.
Малыши – это такие небольшие торпедки-шумелки. Подводная лодка в стрессовой ситуации выбрасывает их и, пока они гремят на всю Атлантику, тихо смывается. Так, во всяком случае, по теории.
После стрельбы нужно всплыть и найти этих малышей. Потеряв ход, они торчат из воды оранжевыми головами. Вылавливают их торпедоловы – специальные катера, сокращенно – те-элы.
– Начать поиск торпеды! – передали на те-элы приказ командующего. Его вывозили в море на «горбатой».
Лодка дала средний ход, и катера вслед за ней запрыгали по волнам,
Самый страшный зверь на таком катере – мичман, поэтому при выходе на торпедные стрельбы для устрашения на него подсаживают какого-нибудь старпома с лодки и пару «веников» – вахтенных офицеров, лейтенантов как правило.
Группы были посажены в 24.00. За ночь не спали ни капли.
Старпом двести шестнадцатой, усиливший собой те-эл 1124, капитан второго ранга Гаврилов, пребывал в засученном состоянии. Он раскатисто зевнул, снабдив остатки мозга кусочком кислорода, мотанул головой и осоловело уставился в волны.