Со вздохом Джой закинула руки назад и выгнула спину, волосы рассыпались свободно по подушке, и ощущение фланелевой длинной ночной рубашки на коже было еще одним восхитительным чувством. После очередного длинного, ленивого момента мирной удовлетворенности Джой вынудила себя открыть глаза, чтобы предстать перед днем и делами, которые нужно было сделать.
Первым шоком было открытие, что она находится не в своей кровати в комнате домика. Вторым — то, что она была в кровати, которую никогда не видела прежде, в полностью незнакомой комнате. Третьим было то, что она поняла, что находится в хижине Люка, в его постели — и ее наводнили воспоминания.
Она села, вытянувшись в струнку, отбросив тяжелые слои одеял. Длинная ночная, мягкая и бесконечно удобная, была тоже не ее. Ее собственная одежда висела на спинке стула около простого стола вместе с заимствованными джинсами, рубашкой и носками, которые Люк дал ей прошлой ночью.
Прошлая ночь. В комнате было не особенно тепло, но Джой почувствовала такой сильный внутренний жар, что его было достаточно, чтобы отогнать любой холод. Воспоминания ночи резко наводнили все мысли: она полностью потеряла контроль, так, что даже сейчас ощущала отчаянный стыд. «Что произошло?» Она помнила четкие факты, последовательность событий, но при свете дня произошедшее казалось, скорей, какой—то безрассудной фантазией.
Она позволила Люку заняться с ней любовью. Более того, она хотела его с такой дикой необузданностью, что даже не подозревала, что способна на такое. Такого никогда не случалось с ней прежде и уж конечно не с Ричардом. С ним никогда. Не то, чтобы это была голодная потребность, а именно, дикая страсть. С Ричардом она никогда не теряла контроль.
Обхватывая себя руками, Джой зажмурилась так, будто это простое действие могло стереть все воспоминания. Сделать так, как будто этого никогда не случалось.
«Но что произошло?» Было достаточно много вопросов, чтобы на какое—то время свести с ума любого. Джой почти рассмеялась, вообразив себя в приступе истерики. Это был не только вопрос того, как она очутилась в подобном положении — уже во второй раз — но и главное: почему он всё прервал и оставил её полубезумной от желания.
Снова.
Чистый порыв гнева и негодования затопил Джой, твердо отодвигая огорчение и смущение с пути. Она сжала зубы и почувствовала, что они сейчас заскрипят. «Ублюдок! Сначала согласился помочь ей, поцеловал ее так, как никто никогда прежде, а затем оставил ее, не потрудившись дать ни малейшего объяснения. После того, как она была вынуждена с трудом разыскивать его, он так любезно оказал ей гостеприимство в своей хижине лишь для того, чтобы повторить то же самое, на сей раз, доведя ее до такой степени эмоциональной уязвимости, что воспоминания об этом были просто невыносимыми. А потом он взял и остановился. Оставил ее, будто она превратилась в какую—то ядовитую змею или кого похуже».