Гальдер усилием воли заставил себя поднять голову. Он знал, что ведет сейчас игру не на жизнь, а на смерть и должен сделать решающую ставку.
— Мой фюрер, — сказал он, глядя на буравящие глаза Гитлера, — если бы каждый из нас был в состоянии сразу же оценить величие ваших замыслов, то не существовало бы той естественной дистанции, которая разделяет гения и обычных людей. Вы сверхчеловек, и в первые мгновения людям трудно проникнуть в ход ваших мыслей. Вы не можете наказывать за это. Справедливость требует, чтобы вы проявляли снисхождение к чисто человеческим недостаткам тех, кого почтили своим доверием, и в конечном итоге судили их в соответствии с реальными поступками. В данном случае вы знаете, что ваш августовский приказ был выполнен безоговорочно. Минутные колебания мои, фон Бока или Гудериана не оказали никакого влияния на наши конкретные действия.
Гальдер произнес эту длинную тираду проникновенно, почти вдохновенно. Страх пробудил в сухом, рационалистичном генерале актерское дарование.
И он выиграл. Гитлер снисходительно махнул рукой, отвернулся, сделал несколько шагов взад и вперед по комнате.
В самом ли деле этого уверенного в своем сверхчеловеческом даре маньяка подкупила верноподданническая речь или он просто подумал о том, что накануне решающего похода на Москву нельзя разбрасываться такими опытными штабистами, как Гальдер, и отложил вопрос о его судьбе на будущее?..
Так или иначе, но внешне Гитлер успокоился. После нескольких минут молчаливого хождения по комнате он остановился возле письменного стола и отрывисто спросил:
— Значит, вы за предложение Варлимонта?
— Да, — ответил Гальдер, который понял, что Гитлер уже принял решение, — и хотел бы доложить вам, мой фюрер, почему именно. Прекратив попытки немедленно овладеть Петербургом, мы сохраним десятки тысяч немецких солдат. Блокада, голод, который, несомненно, начнется в городе, и артиллерийский обстрел неминуемо обрекают Петербург на капитуляцию. Я не говорю уже о том, что, когда моральные и физические силы обороняющихся будут окончательно подорваны, фон Лееб сможет, не дожидаясь формальной капитуляции, легко преодолеть те укрепления, которые русские сегодня столь яростно защищают. И наконец, главное. Если Петербург не капитулирует до взятия Москвы, то после того, как падет столица, это последует само собой: весь исход войны будет фактически решен.
Гитлер молчал, внимательно слушая Гальдера.
Наконец он проговорил едва слышно:
— Хорошо. Я согласен. — И, точно повинуясь какому-то внутреннему импульсу, внезапно крикнул: — Но никакой капитуляции Петербурга не принимать! Ни Москвы, ни Петербурга! Население этих городов должно понести наказание за жизни наших солдат, оставшихся лежать в проклятой русской земле! Белый флаг? — Он рассмеялся коротким, лающим смехом. — Нет! Это была бы слишком дешевая плата.