Он не договорил, потому что в этот момент Горелов едва слышно, но отчетливо произнес:
— Не трожьте!..
Все, невольно подчиняясь его приказу, опустили руки.
— Михаил Игнатьевич, — снова склонясь над Гореловым, сказал Пастухов, чувствуя, что не может справиться с охватившим его волнением, — держись, все в порядке будет! Мы тебя сейчас в ПМП доставим, а ты лежи, спокойно лежи, ни о чем не думай, только лежи!.. Давайте, товарищи, взяли!
— Оставьте! — на этот раз уже громче проговорил Горелов.
Все опять застыли в нерешительности.
Пастухов увидел, что губы Горелова снова зашевелились, но слов не было слышно. Комиссар опять склонился над раненым, почти касаясь ухом его запекшихся губ. И тогда услышал затухающий шепот:
— Как… высота?
— Отстояли, Игнатыч, наша высота! Как была, так и есть: наша! — на одном дыхании выпалил Пастухов.
— Ну… вот… значит, и теперь то же…
— Что он говорит, товарищ комиссар? — торопливо спросил военфельдшер.
— Погоди, тихо! — перебил его Пастухов.
Горелов снова пытался что-то сказать.
Приникнув к его губам, Пастухов с трудом разобрал:
— Партбилет возьми, комиссар, партбилет…
Губы Горелова сомкнулись, глаза закрылись.
— Просит взять партбилет, — нерешительно повторил Пастухов. И добавил: — Он у него в кармане лежал, в гимнастерке.
— Какой уж там партбилет, товарищ комиссар! — наклоняясь, проговорил связной. — Я же докладывал, у него вся грудь разворочена! Что в груди и что в кармане — все теперь воедино смешано…
«Да что же я делаю?! — растерянно подумал Пастухов. — Ведь каждая минута дорога…»
— Быстро, взяли! — скомандовал он, приподнимая Горелова за плечи.
С трудом развернувшись в тесной землянке, они вынесли ротного наружу и уложили на носилки. Странный желтый туман по-прежнему мешал что-либо разглядеть даже вблизи.
— Под голову ему надо подложить, под голову! — бормотал Пастухов.
Связной нырнул обратно в землянку и выбежал оттуда, держа в руке солдатскую стеганку. Военфельдшер сложил ее вчетверо, наклонился, чтобы подложить в изголовье, и вдруг припал ухом к груди Горелова. Выпрямился и сказал:
— Все. Скончался.
— Врешь! — яростно крикнул Пастухов.
— Зачем врать, товарищ комиссар, — с обидой сказал военфельдшер. — Не дышит. Да и кровь ртом пошла, глядите.
Но заставить себя снова заглянуть в лицо Горелова Пастухов не мог. Руки и ноги его онемели, в горле стоял ком. Наконец он проговорил:
— Несите туда. К главной высоте. Похороним на вершине.
Теперь Пастухов стоял один, окутанный желтым туманом. Где-то гудели самолеты. Слышались редкие орудийные выстрелы.