— И что ты дальше делать с этим думаешь? — словно подслушав его мысли, спросила бабка.
— Сдаётся мне, про всё это Лесная Дева должна что-то знать. Нужно мне с ней посоветоваться.
— С Бабой-Ягой? — Милёна зябко передёрнула плечами, — А в омут головой не пробовал? Говорят, ничем не лучше.
— Да брось ты. Женщина как женщина, Климу, считай, уже второй раз жизнь спасла.
— Всё равно, — не согласилась супружница, — ведьма, она ведьма и есть, ничего от неё доброго быть не может. Да и боязно с ней дела иметь.
— И-и, Милёна, вот тут ты как раз неправа, лучше не препятствуй, — в глазах Савельевны светились ум и лукавство, — сколь на чёрте не ехать, всё пешком не идти. Авось эта ведьмачка чего путного и присоветует, — и незаметно подмигнула Акеле. Умная всё ж таки старуха, а уж житейский опыт с характером — куда с добром.
— А вы тут как, Галина Савельевна? Леоновка, я смотрю, не бедствует. Ещё и мужиков где-то кучу раздобыли. Через посылторг, поди, выписала?
— Да зачем? Пустила кур в капусте пошарить, там вас, зубоскалов никчемушных, под каждым кочаном много валяется. В доброе-то время выкинули б, а сейчас пригодятся, — не осталась в долгу зубастая бабка.
Акела, довольный, захохотал. Любил он людей, которые за словом в карман не лезут. По этой же причине многое прощал Соловью — и необязательность его и пьянство.
— Кормов скоту до весны хватит, неделю на покосах всем гамузом пластались, — начала «отчёт» Савельевна, — с огородов собрали всё, что осталось. Какие продукты по домам собрали, муку там, соль, сахар, всё по едокам разделили. Рыбы засолили к картошке в приварок, капусту заквасили, вот и от цинги заступа есть теперь. С тем, что вы привезли из городища спокойно перезимуем.
— Да! — вспомнила она, — Змей-то тогда ещё и Грачёвку пожёг.
— Это весь, недалеко от нас была, — пояснила Милёна.
— Так там он среди ночи напал, всю подчистую выжег.
— Там и было-то домов пятнадцать, — вытерла слёзы любимая, — сестра у меня там родная взамужем жила, со всеми сгинула.
— А мужики-то, — продолжала Савельевна, — как раз на охоте были. Вернулись, а вместо домов головёшки. Погоревали, а потом к нам прибились. Чай, в одиночку бедовать никому не сладко, теперь уж обвыклись. Кое-кто и к бабёнкам притулился, а там, Бог даст, и ребятёнки новые родятся. Оно и дело, человек от горя и бед всегда к другому ближе лепится, тем и спасается.
Было в избе Галины Савельевны тепло и уютно, от печного бока тянуло теплом, тихонько посвистывал на горячей плите чайник. У порога, в большой кадушке, вздыхала и булькала квасящаяся капуста. Её ядрёный дух мешался с сытным запахом свежего хлеба. Об ноги тёрлась старая трёхцветная кошка. Неспешно текла беседа, в окошко глядел месяц, сидящий верхом на ветке сосны, а улицу ожившей вновь деревни уже прятала сумеречная синь. Душа расслаблялась, отдыхая в этой благодати.