– Ты сам прекрасно понимаешь – твои слова похожи на речи умалишенного человека.
Макаров побагровел. Минуту спустя у него случился самый настоящий срыв. Тигром он метался по спальне, осыпая всех и каждого проклятьями. Брызжа слюной, Сергей подлетел к Копейкиной и, замахнувшись, приготовился нанести новый удар по лицу.
Ката завизжала.
– Все вы, рыжие, – шлюхи! Я вас ненавижу! Ненавидел Марго, ненавижу тебя, ненавижу всех!
– Что я тебе сделала?
Вспышка гнева закончилась так же внезапно, как и началась.
– Катарина, девочка моя, не бойся. Я не причиню тебе зла. Но ты не должна, слышишь, не должна называть меня сумасшедшим.
– Сергей, развяжи, пожалуйста, мне руки.
– Нет! Не могу, пока не могу.
– Если так сильно меня любишь, неужели тебе доставляет удовольствие видеть мои страдания?
– Это сейчас ты страдаешь, но в скором времени страдания испарятся, их место займет блаженство. Катка, ты будешь счастлива.
У Каты из глаз брызнули слезы. Ну почему, почему она не послушала Виктора? А теперь по ее вине может случиться непоправимое… с ней и Маришкой.
– Ну-ну, девочка, не нужно слез. Ни один волосок не слетит с твоей головки. Скоро мы с тобой уедем далеко-далеко. Ката, у нас будет настоящая семья. Потом родятся дети. Я хочу двоих – мальчика и девочку. Девочку назовем Катой, в честь мамы, а мальчугана…
– Сергей, замолчи! Замолчи! Не хочу тебя слушать!
Макаров поднял вверх указательный палец:
– Не ори, иначе придется заклеить рот пластырем. – Он тихо засмеялся.
Его безумный, остервенелый взгляд сводил Копейкину с ума. Пустые, ничего не выражающие глаза человека с нездоровой психикой постепенно убивали слабую надежду на спасение.
Мысленно прощаясь с домочадцами, Катарина впадала в панику. Обилие красного цвета давило на нервы, хотелось завыть от отчаянья.
Порывшись в ее сумочке, Макаров достал паспорт.
– Несколько часов побудь в одиночестве, мне надо отъехать. Не скучай.
– Сергей… заклинаю, отпусти меня.
– Глупая, сама не понимаешь, от чего отказываешься. – Макаров все-таки заклеил ей рот пластырем.
– Доверять женщинам можно, но не всегда, – шептал он, пройдясь ладонью по рыжим волосам.
Через час после его ухода в коридоре ожил звонок. Ката напряглась. А далее последовала зловещая тишина. Копейкиной уже начало казаться, что короткая пронзительная трель звонка – не более чем ее воображение, как вдруг из прихожей снова донеслось резкое «дзинь».
Пленнице не оставалось ничего другого, как обливаться горькими слезами и ждать чуда. Чуда, которое вызволит ее из плена безумца, так искусно маскирующегося под нормального человека.