– Слышь, оттащи отсюда Зинку. Здесь дышать трудно, я задыхаюсь.
– Чтоб ты вообще провалился! – бушевала Зинаида. – Дышать ему трудно, алкоголик чертов. А как мы с детьми круглые сутки вдыхаем запах перегара? Это нормально?! Нормально, я тебя спрашиваю?
– Перегар совсем другое дело, а тута селедкой тухлой воняет.
– Пьянь! Не выйдешь отсель, пока деньги на стол не положишь.
– Зинуль, так нема их. Нема. Понимаешь? Я у Петьки в том месяце пятисотку одолжил, ну отдать же надо.
– Гад! Кто разрешил деньги у соседей одалживать? Детям жрать нечего, я седьмой год в одном халате хожу, а он все на водку тратит.
– Зина, мне плохо.
– Сдохни, сволочь!
– Зинуля!
– Чтоб тебя черти забрали!
– Да что у вас происходит? – Катка уперла руки в бока.
– Муж мой это – Володька, – заорала Зинаида.
– А если полностью, то Владимир Евгеньевич, – подал голос пленник.
– Уройся там, рожа твоя немытая! Евгеньевич он! Ты на себя в зеркало глянь! Когда последний раз Евгеньевичем-то был? Охламон несчастный!
Зина шмыгнула носом и повторила:
– Муж он мой. Законный супружник.
– Я уже догадалась. Но почему вы держите его в мусорном контейнере?
– А где ж его еще держать? В Эрмитаже?
– Не боитесь, что какую-нибудь заразу там подхватит? У вас же дети.
– Он сам как зараза, а зараза к заразе не пристает.
Зинаида последний раз саданула по крышке и, приблизившись к Катке вплотную, загудела:
– Все нервы мне вымотал, алконавт проклятый. Пятую неделю бухает без просыха. Вчера наконец деньги получил, а в дом ни копеечки не принес. Половину дружкам отдал, а вторую… посеял, козлиная морда.
– Но сажать его в контейнер тоже не метод воспитания.
– Кто его сажал? Сам от меня туда спрятался. Ну а раз залез, то пусть сидит. – Зина повернула голову назад. – Слышь, ты, козел. До вечера у меня не вылезешь.
Володька молчал.
– Эй, урод, я с тобой разговариваю.
Тишина.
Катка похолодела:
– Может, ему плохо?
Зина поежилась. Подойдя к бачку, она осторожно открыла крышку и чертыхнулась.
– Ирод!
– Он жив?
– Живее всех живых. Дрыхнет, малахольный.
– Как дрыхнет?
– Иди сама полюбуйся.
Отказавшись любоваться на спящего в мусорке Владимира, Катарина вступила в длительную перепалку с Зинаидой.
Женщины спорили минут пятнадцать, не замечая ничего вокруг.
Наконец у Катки сдали нервы. Махнув рукой, она устало бросила:
– И все равно я остаюсь при своем мнении, вы поступаете неправильно.
– Давай-давай, топай. Со своим мужиком я сама разберусь. Без сопливых.
Не успела Катка сделать и двух шагов, как двор оглушил визг Зинаиды:
– Ой! Ой, батюшки! Святые небеса! Мамочка!
Ката остолбенела.