– Держи себя, Настенька, как говорили, – припала мать к ее плечам.
– С Богом, – перекрестил отец Андрей.
– Мы будем рядом, – напряженно улыбался Лев Ильич.
– Золотце мое… – целовала ее стройные ноги няня.
Савелий перекрестился, плюнул на ладони, ухватился за железную рукоять лопаты, крякнул, поднял, пошатнулся и, быстро семеня, с маху задвинул Настю в печь. Тело ее осветилось оранжевым. «Вот оно!» – успела подумать Настя, глядя в слабо закопченный потолок печи. Жар обрушился, навалился страшным красным медведем, выжал из Насти дикий, нечеловеческий крик. Она забилась на лопате.
– Держи! – прикрикнул отец на Савелия.
– Знамо дело… – уперся тот короткими ногами, сжимая рукоять.
Крик перешел в глубокий нутряной рев.
Все сгрудились у печи, только няня отошла в сторону, отерла подолом слезы и высморкалась.
Кожа на ногах и плечах Насти быстро натягивалась и вскоре, словно капли, по ней побежали волдыри. Настя извивалась, цепи до крови впились в нее, но удерживали, голова мелко тряслась, лицо превратилось в сплошной красный рот. Крик извергался из него невидимым багровым потоком.
– Сергей Аркадьич, надо б угольки шуровать, чтоб корка схватилась, – облизал пот с верхней губы Савелий.
Отец схватил кочергу, сунул в печь, неумело поворошил угли.
– Да не так, Хоссподи! – Няня вырвала у него из рук кочергу и стала подгребать угли к Насте.
Новая волна жара хлынула на тело. Настя потеряла голос и, открывая рот, как большая рыба, хрипела, закатив красные белки глаз.
– Справа, справа, – заглянула в печь мать, направила кочергу няни.
– Я и то вижу, – сильней заворочала угли та.
Волдыри стали лопаться, брызгать соком, угли зашипели, вспыхнули голубыми языками. Из Насти потекла моча, вскипела. Рывки девушки стали слабнуть, она уже не хрипела, а только раскрывала рот.
– Как стремительно лицо меняется, – смотрел Лев Ильич. – Уже совсем не ее лицо.
– Угли загорелись! – широкоплече суетился отец. – Как бы не спалить кожу.
– А мы чичас прикроем, и пущай печется. Теперь уж не вырвется, – выпрямился Савелий.
– Смотри, не сожги мне дочь.
– Знамо дело…
Повар отпустил лопату, взял широкую новую заслонку и закрыл печной зев. Суета вмиг прекратилась. Всем вдруг стало скучно.
– Тогда ты… того… – почесал бороду отец, глядя на торчащую из печи рукоять лопаты.
– За три часа спекётся, – вытер пот со лба Савелий.
Отец оглянулся, ища кого-то, но махнул рукой:
– Ладно…
– Я вас оставлю, господа, – пробормотала мать и ушла.
Няня тяжело двинулась за ней.
Лев Ильич оцепенело разглядывал трещину на печной трубе.
– А что, Сергей Аркадьевич, – отец Андрей положил руку на плечо Саблина, – не ударить ли нам по бубендрасам с пикенцией?