Пол был поражен степенью ее хитрости. Внезапно он понял, что Энни занимается тем, что оказалось недоступно ему: она играет в «Ты можешь?» в реальной жизни. Может быть, подумал он, именно поэтому она не пишет книг. Ей это не требуется.
— Я вернусь, как только смогу, потому что полиция здесь обязательно появится, — говорила она. Подобная перспектива, казалось, ничуть не тревожила Энни в ее безмятежности, хотя Полу не верилось, что она не сознает какой-то глубинной частью своего разума, что конец игры, в которую они оба играют, очень близок. — Не думаю, что они приедут сегодня, разве что будут проезжать мимо, но они приедут. Приедут, как только до них дойдет, что он в самом деле пропал. Они проедут по его пути и постараются узнать, где он остановился. Как думаешь, Пол, я права?
— Да.
— Я должна вернуться прежде, чем они приедут. Если я сяду на мотоцикл на рассвете, возможно, мне удастся вернуться даже до полудня. Я уверена, что переиграю их. Если он выехал из Сайдвиндера, то наверняка много раз останавливался по дороге сюда. Когда они приедут, ты опять будешь у себя в комнате, тебе будет хорошо и уютно, как клопу в меховой подстилке. Пол, я не стану связывать тебя или затыкать тебе рот. Ты сможешь даже выглянуть в окно, когда я выйду им навстречу. Думаю, на этот раз их будет двое. По крайней мере двое. Ты со мной согласен?
Пол был согласен.
Она удовлетворенно кивнула:
— Но, если придется, я справлюсь с двумя. — Она погладила сумку цвета хаки. — Я хочу, чтобы ты, Пол, не забывал про пистолет этого малыша, когда будешь выглядывать. Я хочу, чтобы ты помнил, что он будет лежать здесь, когда завтра или послезавтра явится полиция. Сумка не будет застегнута. Тебе можно на них смотреть, но если они увидят тебя, Пол, — случайно ли, или ты завтра попробуешь выкинуть штуку вроде сегодняшней, — если такое случится, я достаю пистолет и начинаю стрелять. На твоей совести уже смерть того малыша.
— Чушь собачья, — пробормотал Пол, зная, что за это она причинит ему боль. Но ему было все равно.
Но она ничего не сделала. Только улыбнулась своей безмятежной материнской улыбкой.
— О, ты сам знаешь, — сказала она. — Я не заблуждаюсь, думая, будто бы тебе есть до этого дело, вовсе не заблуждаюсь, но ты сам знаешь. Я не обманываю себя, будто ты остановился бы перед убийством еще двух человек, если бы это пошло тебе на пользу… Но это не поможет, Пол. Потому что, если мне придется уничтожить двоих, я уничтожу четверых. Их… и нас. Но знаешь, что я думаю? Думаю, тебе все еще дорога твоя шкура.
— Не очень, — ответил он. — Скажу тебе правду, Энни: с каждым днем я все больше и больше чувствую, что хочу избавиться от своей шкуры.