Керрик никогда не думал о языке как о самостоятельной области жизни. Он был слишком молод, чтобы изучить язык сознательно. Если бы ему сказали, что в языке ийлан есть сотня понятий, которые можно комбинировать в 125 миллионов вариаций, он только пожал бы плечами. Это ничего не значило для него, ибо он не мог считать и не представлял числа больше двенадцати. Все, что он изучил, он изучил интуитивно, спонтанно. Но теперь, по мере языкового роста, Энги привлекала его внимание к очевидным утверждениям, способам интерпретации понятий и заставляла повторять движения тела до тех пор, пока он не стал делать их верно.
Из-за невозможности изменять участками цвет своей кожи он был вынужден обучаться так называемому сероцветному разговору. В джунглях, на рассвете или в сумерках ийланы общались без изменения цвета, так подбирая выражения, что он становился не нужен.
Каждое утро своего заключения, когда открывалась дверь, он ждал смерти. Он слишком хорошо помнил резню саммад, уничтожение всех живых существ — мужчин, женщин, детей, даже мастодонтов. Его и Исел тоже могли убить в любой день. Когда безобразный мараг вместо смерти принес пищу, Керрик понял, что их уничтожение откладывается на один или несколько дней. После этого он молча следил за происходящим, стараясь не смеяться, когда глупая Исел день за днем совершала ошибки. У него была гордость охотника, поэтому он не помогал ни ей, ни марагу. Через несколько дней он обнаружил, что понимает кое-что из того, что говорит Энги, когда разговаривает с другим марагом, который бил его и связывал и которого он ненавидел безмерно. Теперь сохранять молчание стало еще важнее, чем прежде, чтобы не выдать секрета его знания. Это был маленький успех после предшествовавших ему несчастий.
А затем Вайнти убила девушку. Он не жалел об этом, потому что она была глупа и вполне заслужила свою печальную участь. Только когда Вайнти схватила его и он увидел на ее челюстях свежую кровь, выдержка изменила ему. Позднее, стараясь объяснить свой страх смерти от этих острых зубов, он говорил себе, что охотился всего один раз, что никогда не воспринимал себя как охотника. И действительно, он испугался больше, чем тогда, когда копье пронзило марага под водой.
Откровенно говоря, охваченный ужасным страхом, он едва ли сознавал, что жизнь ему спасло умение говорить. Керрик по-прежнему не сомневался, что однажды, когда мургу надоест возиться с ним, они убьют его. Но этот день был в будущем, а сейчас в его душе проснулась надежда. Каждый день он понимал все больше и говорил все лучше. Однако он еще ни разу не покидал этой комнаты. Если они не собираются вечно держать его под замком и позволят ему выйти отсюда, он сможет бежать. Мургу ходили переваливаясь, и он был уверен, что бегает быстрее их, если они вообще способны бегать. Это была его тайная мысль, и потому он делал все, что ему говорили, и надеялся, что его непокорность будет забыта. Каждый день начинался одинаково. Сталлан открывала дверь, входила и внимательно осматривала Керрика. Хотя он больше не сопротивлялся, охотница швыряла его на пол и, больно надавливая коленом на спину, накладывала живые кандалы на его щиколотки и запястья. Затем Сталлан терла его голову струной-ножом, удаляя отросшие волосы. Энги появлялась позднее, с фруктами и гелевым мясом, которое он все-таки заставил себя есть, ведь мясо означало силу. Керрик никогда не говорил со Сталлан за исключением тех случаев, когда она била его, требуя ответа. Он знал уже довольно много, чтобы не надеяться на сострадание этого безобразного, хриплоголосого существа.