– Еще какой.
Он развернул меня и дотронулся до бока. Я взывала.
– Б-больно.
– Вот видишь, а не хотела показывать. Вдруг у тебя перелом?
– Ты так думаешь?
– Нет. Но ушиб сильный наверняка. Это я говорю, чтобы ты не расслаблялась. Лучше предполагать худшее, чем пребывать в уверенности, что у тебя все в порядке. Такая философия здорово помогает в жизни. У тебя есть какая-нибудь мазь от ушибов?
– Нет.
– Я бы сделал холодный компресс.
Он обмотал меня смоченным в ледяной воде полотенцем и бросил:
– Где у тебя халат?
– В ванной.
Я сделала попытку привстать с табуретки.
– Сиди. Я сам. И чего ты такая неугомонная?
– Такой родилась.
Он принес мне желтый халат, и я одела его.
– Теперь все в норме. Чай организовать? Или ужин сделать?
– Я только что с банкета.
Его брови взлетели вверх.
– Ого! Впрочем, я должен был догадаться по твоему платью, что ты ездила на вечеринку.
– Попал в точку. Шикарную вечеринку в «Орбите-Палас», где был весь цвет местного бизнеса. Сливки нашего общества.
– И что ты там делала?
– Слишком много вопросов. Сделай мне чай. Заварка в шкафу. На второй полке слева.
Он достал чай.
– Кстати, а как тебя зовут?
Парень посмотрел на меня и расхохотался.
– Так мы еще до конца незнакомы?
– Получается, что нет.
– Меня зовут Антон.
– Джульетта.
– Красивое имя.
– Так все говорят.
Теперь я могла разглядеть его как следует: невысокого роста, черты лица словно высечены скульптором, не убавить и не прибавить. Такие лица могли быть у индейцев, гонявших за бледнолицыми по выжженным прериям Техаса. И при этом, когда он улыбался, в его лице появлялось что-то мальчишеское. Но очень ненадолго. Глаза были карими, а ресницы – выцветшими, cловно он долго загорал на ярком солнце. Темные волосы слегка кудрявились на висках. Рот был широковат, и я внезапно подумала: интересно, как он целуется, и тут же прогнала от себя эти мысли. Он производил впечатление воспитанного молодого человека. И вместе с тем в его лице было нечто жесткое, хищное. Такого человека опасно иметь своим противником, мелькнуло в моей голове.
Антон заварил чай и водрузил передо мной чашку. Потом поставил вторую, для себя.
– Пей. Где сахар?
– Там же, на полке.
Он выставил на стол сахарницу.
– Бок болит?
– Немного.
– К утру заживет.
– А до свадьбы и подавно.
Мы оба рассмеялись.
– Чем ты занимаешься? – спросила я Антона.
– Я уже говорил: много будешь знать – скоро состаришься.
– Я этого не боюсь.
– Так все говорят. А на самом деле… Люди боятся всего: безденежья, смерти, cтарости, болезней. К чему бравировать, если это не так.
– Похоже, ты – философ. Но о старости и смерти я даже не думаю. Пока. Может, завтра стукнет в голову, я пойду к Гроту Поэта, сяду на берег реки и задумаюсь о смысле жизни. И никто не сможет потревожить мой покой. Я буду сидеть и думать. Невозмутимая, как буддистский монах-отшельник.