Все время, свободное от обсуждения книг, брошюр и газетных статей, они проводили в высшем или, наоборот, в низшем обществе, делая вид, что они любовники. Они посещали балы и рауты, званые ужины в тесном кругу, фешенебельные и сомнительные игорные заведения, театры и оперу. Не прошло и двух дней, как по всему городу разнеслась весть о том, что новая подружка почтенного Филиппа Риордана – дочка Патрика Мерлина, того самого изменника, которого повесили в Ньюгейте всего две недели назад, а она даже траур не носит! А впрочем, чего еще ожидать от проклятой француженки? Ах, она англичанка? Ну, все равно ничем не лучше француженки: прожила там всю жизнь и, небось нахваталась от лягушатников всякой дряни, как и ее папаша-предатель. Никто не спрашивал, что в ней нашел блестящий депутат парламента: все были наслышаны о его репутации и о ее красоте. И лишь одно обстоятельство ставило всех в тупик: почему он не вывез ее из убогой трущобы в Холборне, где она жила под присмотром тетки, и не снял для нее уютное гнездышко в Мэйфер? Восхищение Кассандры лицедейскими способностями Риордана росло по мере того, как ей открывалась истинная глубина пропасти, отделявшей то, чем он был на самом деле, от того, чем хотел казаться. Они придумали сложный язык знаков для общения на публике и к концу недели уже представляли собой безупречно слаженный дуэт. Риордан почти не прикасался к спиртному и пригубливал, только когда за ним наблюдали. Кассандра, от природы наделенная умением сохранять трезвую голову вне зависимости от количества выпитого (эту способность она открыла в себе еще в Париже), разработала особый трюк: она залпом выпивала свою порцию почти до дна, а потом быстро менялась с ним бокалами, пока никто не видел. Она научилась держаться прямо, когда он, покачиваясь и спотыкаясь, цеплялся за нее, чтобы устоять на ногах, терпеливо сносила взрывы его недовольства, когда он проигрывал в карты, и, не моргнув глазом, смеялась непристойным шуткам, которыми он обменивался с друзьями.
Лишь к одному она так и не смогла привыкнуть: к тому, как откровенно он прикасался к ней на глазах у всех, вернее, к тому, что для него подобная интимность, по-видимому, ничего не значила и считалась просто частью спектакля. Стоило им показаться на людях, как Риордан начинал давать волю рукам – обнимал ее, гладил, прижимал к себе. Сколько ни старалась, Кассандра не могла остаться равнодушной, так сильно волновали ее эти ласки.
Однажды во время пантомимы в Воксхолле он принялся гладить ее шею и плечи, стоя позади нее прямо посреди веселой толпы приятелей. Ей показалось, что это продолжалось часами. Наконец, слепо глядя прямо перед собой, еле удерживаясь на подгибающихся ногах, она небрежно оттолкнула его руку, хотя в животе у нее все было стянуто тугим узлом потаенных запретных ощущений, а кости превратились в мягкий воск. Позже, когда они остались наедине и он обратился к ней со своей обычной дружеской вежливостью, она почувствовала себя обманутой, чуть ли не грязной, и в то же время необъяснимо беззащитной.