— В данный момент, — парировала вдова, — я не очень впечатлена ее влиянием на чьи–то манеры.
Он улыбнулся.
— Вы посчитали меня невежливым?
— Я посчитала Вас дерзким.
Джек обернулся к Грейс с печальным вздохом.
— А я думал, что здесь я буду любимым внуком и не буду нести никакой ответственности.
— Все ошибаются, — сказала вдова резко. — Вопрос в том, насколько.
— А по–моему, — сказал Джек спокойно, — более важно, что каждый делает, чтобы исправить ошибки.
— Или, наверняка, — огрызнулась вдова сердито, — можно было сразу этой ошибки избежать.
Джек наклонился вперед, весьма заинтересованный.
— Что такого сделал мой отец?
— Он умер, — сказала она, и ее голос был настолько горек и холоден, что Джек через стол услышал, как Грейс вздохнула.
— Но Вы не можете обвинить его в этом, — проговорил Джек. — Сильнейший шторм, протекающий корабль…
— Он не должен был оставаться в Ирландии так долго, — шипела вдова. — Он вообще не должен был туда ехать. Он был необходим здесь.
— Вам, — сказал Джек мягко.
Лицо вдовы потеряло часть своей обычной чопорности, и на мгновение он подумал, что видел, как ее глаза стали влажными. Но независимо от того, какие эмоции овладели ею, они были поспешно подавлены, она пронзила свой бекон и огрызнулась:
— Он был необходим здесь. Всем нам.
Грейс внезапно встала.
— Я пойду найду Марию, Ваша милость, если разрешите.
Джек поднялся вместе с ней. Не могло быть и речи, чтобы она оставила его наедине с герцогиней.
— Помните, Вы обещали мне показать замок, — пробормотал он.
Грейс перевела взгляд с вдовы на него и снова на вдову. Наконец, вдова резко взмахнула рукой и сказала:
— О, проводите его. Он должен увидеть свою собственность прежде, чем мы уедем. С Марией Вы можете заняться позже. Я останусь и буду ждать Уиндхема.
Уже почти у двери они услышали, как она довольно мягко добавила:
— Если, конечно, это все еще его имя.
***
Грейс была слишком сердита, чтобы вежливо ждать возле двери, и, действительно, она пересекла уже половину холла, когда мистер Одли догнал ее.
— Это прогулка или гонка? — спросил он, его губы сложились в уже знакомую улыбку. Но на сей раз она лишь усилила ее ярость.
— Почему Вы травили ее? — вспыхнула она. — Почему Вы так поступили?
— Вы говорите о моем высказывании про ее волосы? — спросил он и бросил ей один из тех раздражающих невинных взглядов что–такого–неправильного–я–мог–сделать. При этом он отлично сознавал что.
— Все, — ответила она горячо. — Мы завтракали, и затем Вы…
— Вы, возможно, завтракали, — вмешался он, и его голос приобрел незнакомые резкие нотки, — Я разговаривал с Медузой.