Неожиданно она вспомнила, о чем уже несколько недель хотела рассказать ему. Сейчас был подходящий момент.
– Помнишь, что ты писал в своем докладе Радамантскому обществу о плачевном состоянии лестниц на «Калиновом»?
Он настороженно взглянул на нее.
– Помню.
– Ты писал, что человек упал с лестницы на тридцатом уровне и сломал себе ноги.
– Правильно. Об этом мне рассказал Трэнтер. Это был его напарник.
– Да. А рассказал ли он тебе, что этот человек был тогда пьян в стельку?
– Что?
Выражение его лица сказало ей, что Кон не знал об этом, и она почувствовала облегчение.
– Этот Мартин Берр на ногах не держался. После, когда он выздоровел, я его уволила.
Он откинулся на стуле.
– Нет, этого я не знал. Клянусь тебе.
– Верю.
– Но…
Софи знала, что он собирается сказать дальше.
– Но что? – подбодрила она его. Теперь уже он не хотел начинать ссору.
– Но по-настоящему это ничего не меняет, – с неохотой сказал Кон. – Система лестниц все равно устарела и опасна для жизни.
Она подавила вздох.
– Полагаю, ты прав. – Он с изумлением посмотрел на нее. – Почему бы тебе не прийти на днях на рудник? – спокойно предложила Софи.
– Прийти к тебе на рудник? Зачем?
– О!.. Тебе это может показаться интересным. Заодно прогуляешься, а то сидишь все время дома.
* * *
Коннор появился на руднике на другой же день.
Софи сидела у себя в кабинете за столом, делая вид, что работает, а на самом деле думая о нем, об их совместной жизни. Иногда, несмотря на их затворничество, она находила странное удовольствие в такой жизни. Они учились узнавать привычки и особенности друг друга, предпочтения и предубеждения. Так, Коннор брился вечером, а не утром. Это казалось ей чрезвычайно странным, хотя что она знала о других мужчинах? Она могла сравнивать его только со своим отцом. Коннор поднимался рано и долго гулял в одиночестве. Он разговаривал с котом, когда думал, что его никто не видит. Он, к счастью, не храпел, однако спал беспокойно и однажды угодил ей в подбородок, отчего оба проснулись. Он никогда долго не сидел в ванне, что было хорошо, потому что она могла нежиться часами. Так, по крайней мере, он говорил. И еще он не мог понять, зачем одной женщине столько платьев, или шляп, или туфель. Он любил смотреть, как она расчесывает волосы. Она предпочитала спать с приоткрытым на два дюйма окном. Коннору нравилось ездить верхом, а не в коляске, запряженной пони. Пил он немного, не курил, не нюхал табак; по сути, она не могла найти у него никаких дурных привычек. И еще ему нравился ее дом – она это знала, потому что он сам откровенно сказал ей об этом. Вернее, их дом. Но пока было непохоже, чтобы ее дом стал и его домом. Станет ли когда-нибудь?