Чей-то голос неуклюже произнес несколько китайских слов. Я подняла голову и увидела человека, стоящего у решетки, разделяющей наши камеры. Узкий луч света падал из маленького оконца, расположенного под потолком, на лицо незнакомца. От потрясения сердце чуть не выпрыгнуло из моей груди. Я с ним никогда не встречалась, но, несмотря на двухдневную щетину, я его узнала. Это было лицо, которое Роберт Фолкон несколькими смелыми, блестящими штрихами нарисовал головешкой на стене миссии. Это был тот самый опасный человек, против которого предостерегал меня Роберт Фолкон.
Он был на дюйм или два выше мистера Фолкона и чуть тоньше. У него были черные вьющиеся волосы. Выражение лица отличалось от портрета, потому что он не улыбался. Но ошибки не было: те же глаза, узкий подбородок, те же скулы. На нем была теплая овечья куртка и узкие брюки для верховой езды, заправленные в кожаные сапоги.
Я встала и подошла к решетке, сняла шляпу и произнесла дрожащим голосом:
— Добрый день, сэр.
Он был удивлен, и, казалось, приятно удивлен, потому что глаза сразу засмеялись и уголок рта приподнялся в полуулыбке, и на мгновение он стал полностью похож на свой портрет.
— Господи! Девушка!… Англичанка! — воскликнул он. У него был низкий ленивый голос. — Какого черта ты здесь делаешь? Зачем ты надела это дурацкое платье?
— Я всегда так хожу, сэр. Я здесь живу. Я хочу сказать, я живу в деревне, недалеко отсюда. — Я почувствовала, что краснею. — Я здесь в тюрьме, потому что хотела украсть золотую брошь, а мастер поймал меня.
Он усмехнулся.
— Не повезло. Хотя я бы не сказал, что ты похожа на девушку, которая привыкла к украшениям.
— Нет, сэр. Я украла не для того, чтобы носить эту брошь, сэр.
— Нет? — глаза смеялись надо мной, голос — тоже. — Тогда для чего? Расскажи свою историю.
Я смутилась:
— Что вы имеете в виду, сэр? Какую историю?
— Что я имею в виду? Зачем ты украла брошь?
— Ах, потому что мне нужно кормить детей в миссии, а у нас не осталось ни еды, ни денег. «Гильдия» наказала меня за то, что я просила милостыню, они поколотили меня. Мне ничего другого не оставалось, как воровать.
Он просунул руку между прутьями. Я оцепенела и не могла пошевелиться. Он прикоснулся к моему подбородку, но совсем не грубо, и повернул голову так, чтобы свет падал мне на лицо. Я медленно, про себя, сосчитала до тридцати, пока он меня изучал. После первого потрясения я пришла в себя, осмелела и смогла посмотреть ему в глаза.
Наконец он весело сказал:
— Я могу отличить мошенника с первого взгляда. Ты не такая. Примите мои извинения, мэм! — Так странно слышать, что старший, да еще мужчина, приносит тебе свои извинения, да еще называет тебя «мадам». От смущения я лишь смогла кивнуть в ответ. Он отпустил меня и сказал: — От тебя я впервые за долгое время услышал английскую речь, прямо — бальзам на душу. Придвинь табурет поближе и поговори со мной. Не возражаешь?