И аль-Узза выложила восемнадцать изумрудов, которые возжелала подарить аль-Мансуру, и шейх не мог поверить своим ушам, слыша все это.
Он прошел в залу и девушки радостно приветствовали его. Опять принесли яства, зажгли светильники, и разлили вино. Аль-Мансур ел и пил только то, что ели и пили девушки, ягненка, которого опытные повара сварили в сливках, жареный миндаль и дыню. Он менял тайно чаши и красавицы, похоже, этого не замечали. Они болтали между собой, пока аль-Лат не подняла руку, призывая всех к молчанию. Было еще слишком рано для сна. Сейчас мы идем в баню, — сказала она, — и наш гость идет с нами.
Вот встали все, и пошли в помещение, которое служило предбанником, и было застлано коврами, и обогревалось жаровнями, и девушки разделись и обернулись тончайшими кусками тканей, и юный шейх последовал их примеру, стараясь не глядеть на аль-Лат, самую прекраснейшую из сестер. Вот двинулись они дальше, в следующий зал, где были краны и чаны с холодной и горячей водой, бассейн облицованный разноцветной плиткой, и медноволосая шла последней, соблазняя взор аль-Мансура ягодицами, обтянутыми прозрачным шелком, и бедра ее двигались словно волны. И аль-Лат бросила ткань и вошла в бассейн, и девушки последовали ее примеру. И стоя в бассейне, они стали манить аль-Мансура и звать его к себе, говоря: Иди к нам, аль-Мансур, не бойся, и он, в величайшем волнении, опустил ткань и вошел в воду. Они окружили его и ласково трогая руками, прижимались все теснее, и аль-Лат была прямо против него, и ее мокрые волосы прилипли к его телу, и юный аль-Мансур сходил с ума от возбуждения. Девушки, видя величайшее волнение на лице его, громко расхохотались. Разум покинул шейха и более он ничего не помнил.
15. Как шейх аль-Мансур, проснувшись, увидел себя среди трех гурий, и как покинул он их дворец
Когда сознание вернулось к аль-Мансуру, увидел он, себя, лежащим в постели и три прекрасные хозяйки были рядом с ним, закутавшись в покрывала, они кушали камфарные абрикосы, и бросая косточки друг в друга, вели удивительную беседу. Аль-Мансур прикрыл глаза, чтобы скрыть свое пробуждение, и внимательно прислушался.
Как он прекрасен, этот юноша, соразмерен и совершенен, и стан его подобен тонкому кипарису, и взгляд его обессиливает колдунов и дервишей, и родинки его рождают вздохи, — печально говорила аль-Манат, — в своей красоте — он сад для тоскующих и искушение для богобоязненных.
О сестрица, вспомни, как ты вчера целовала ему бедра и гладила пятки, и уснула, привязав косу к его зеббу, — смеялась аль-Лат.