– Я поспала, – заметила она. Потом указала на книжку: – Ты бросил свою книгу?
Я ничего не ответил. А она озабоченно добавила:
– Боюсь, как бы ты здесь не заскучал.
– Да нет, это ты зря, не стоит об этом беспокоиться.
– Если ты не любишь читать, – настаивала она, – то обязательно заскучаешь.
– Может, я потом почитаю Гегеля.
– Ты уверен, что тебе не скучно?
– Совершенно уверен. Ступай к себе в каюту.
Она не очень-то удивилась. Однако вышла не сразу. Я долго глядел на нее в упор, не двигаясь и не произнося ни единого слова. Потом снова, во второй раз, попросил уйти:
– Уходи отсюда.
На сей раз она ушла. Я тоже вышел, сразу же вслед за ней. И направился прямо к Бруно, который по-прежнему занимался починкой своих канатов. Я был совсем без сил. Растянулся подле него прямо на палубе. Он был не один. С ним был еще один матрос, тот чинил лебедку. Я дал себе слово хотя бы время от времени спать прямо на палубе, я ведь так часто мечтал об этом прежде – спать прямо на палубе какого-нибудь корабля. И еще быть одному. Чтобы без конца не ждать ее прихода.
– Что-то вид у вас больно усталый? – поинтересовался Бруно.
Я рассмеялся, и Бруно улыбнулся.
– Она утомительная женщина, – пояснил я. Другой матрос даже не улыбнулся.
– Потом, я всегда трудился, – проговорил я, – всю жизнь. В первый раз вот так бездельничаю. А от этого очень устаешь.
– Я же говорил вам, – заметил Бруно, – что от этой женщины очень устаешь.
– А от кого, интересно, не устанешь? – вступил второй матрос. – От всякого можно утомиться.
Я узнал его, помнится, я уже видел его днем и накануне в баре. Тип лет тридцати пяти, чернявый, как цыган. Он показался мне самым молчаливым из всех. Она говорила, будто он уже больше года на яхте и вроде пока не собирается на берег. Бруно ушел, и я остался наедине с ним. Солнце заходило. Он чинил себе свою лебедку. Это был тот самый тип, которого она называла Лораном. По-моему, накануне вечером в баре он был единственным, кто глядел на меня скорее дружелюбно, чем с любопытством.
– У вас, и правда, усталый вид.
Он проговорил это совсем иначе, не так, как Бруно. В его тоне не звучало вопроса. И я согласился: да, немного есть.
– От нового всегда устаешь, – заметил он, – так уж оно устроено.
Прошла минута-другая. Он все чинил канат лебедки. Опускались сумерки, такие прекрасные, казалось, они будут всегда.
– Мне нравится здесь, на яхте, – проговорил я.
– А чем ты занимался раньше?
– Служил в Министерстве колоний. В Отделе актов гражданского состояния. Трудился там восемь лет.
– И чем ты там занимался, в этом своем заведении?