Личность ребенка никому не известна, только фамилия на бумажной бирке. Совсем как в морге.
— Значит, вы это можете — найти для меня ребенка?
— Это… нелегко.
— Что это за чушь? Ведь вы только что говорили, что это возможно.
— Проблема в том, что существует очередь. Люди ждут. Долго ждут.
Его покрасневшие глаза скользнули по ее груди.
— Что требуется, — тихо спросила Иза, — чтобы оказаться первой в этой очереди?
Фолд наклонился над столом.
— Дорогая моя, вы просите, чтобы я пошел на огромный риск. Ваше право на усыновление может быть оспорено. Если об этом узнают, я погиб.
Лицо коронера горело. Иза опять наполнила его стакан в отчаянной надежде, что он отключится, но вино лишь еще больше возбудило его. Изу ужаснуло то, что она прочла в его глазах.
— Вы хотите, чтобы ради вас я пошел на огромный риск, — продолжал он. — В ответ я хотел бы получить доказательство вашей лояльности… — В лицо Изидоре ударил запах перегара.
— Чего же вы хотите?
— Я посвятил жизнь этой работе, позволяя женщинам стать счастливыми. Я прожил одинокую жизнь… — его глаза шарили по ее груди, скоро он пустил в ход и руки. — В ответ я прошу небольшого утешения. Несколько мгновений в обмен на долгие годы будущего счастья с вашим ребенком. — Фолд как будто задыхался. Он протянул руку, чтобы стянуть бретельки с плеч Изы, по дороге опрокинул бутылку, липкая рука схватила ее за грудь. — Ваш муж так далеко…
И он поволок ее к кровати.
Иза не сопротивлялась, скинула туфли, платье и шарф, а Фолд пожирал ее глазами. Тяжело дыша, он начал раздеваться, его жирный живот трясся от вожделения, пока он стягивал с Изы колготки и трусики.
Казалось, мысли и чувства ее застыли; она покорно легла на спину, а Фолд, тиская ее за грудь, заставил поднять руки над головой, взял ее шарф и стал привязывать запястья к спинке кровати. Чем больше Иза сопротивлялась, тем сильнее он распалялся.
Фолд навалился на нее, как кусок китовой туши. Он был омерзителен, но она ведь знала, идя на эту встречу, чего он потребует, и убедила себя, что это ничтожно малая плата, что это ради Бэллы, в конце концов, она взрослая женщина, а не невинная девушка, так какая разница?
Думай о Бэлле, говорила она себе, чтобы отвлечься, и внезапно отчетливо увидела лицо дочери, ее кудрявые волосики, ясные глаза, мягкую припухлость губок… Она потянулась, чтобы дотронуться до руки дочки, вот сейчас они снова будут вместе…
И вдруг начала падать в какую-то бездонную яму, и образ Бэллы отдалялся от нее, исчезал, улетал. Из горла Изы вырвался вопль боли и отчаяния, той боли, которую способна понять только мать.