— Свое тело?
Иза повернулась к своему другу и молча кивнула.
— Мне больше нечем пожертвовать. Изидора, казалось, не видела, как окаменело лицо Дэниела.
— Все, чего я хочу, это получить Бэллу. Моего ребенка. Что в этом плохого? — Иза дрожала, глядя на распятие, хороня надежду и веру. Старик на деревяшке с сумкой для пожертвований остановился было возле них, но прошел мимо, поняв, что у этой женщины настоящее горе.
Изидора пришла в себя.
— Что делать, Дэниел?
— Продолжать.
— Я не уверена, что смогу.
— Конечно, ты сможешь, ты должна. — Он говорил каким-то странным, отстраненным тоном.
— Ты в порядке?
— Нет.
— Что случилось?
— Что могло случиться, кроме того, что я чувствую себя так, как будто меня использовали и выбросили.
— Что, черт возьми…
— Конечно, что тебе до меня, у тебя свои проблемы, но представь хоть на мгновение, как я ждал тебя вчера в номере, черт, да если бы я знал, что ты не вернешься ночью, может, и сам отправился бы попытать счастья.
— Дэниел, я никогда не думала…
— Вот именно. Это и сводит меня с ума больше всего. Что ты даже не задумалась, какое это может иметь значение для меня. Ты все принимаешь как должное.
— Это неправда. Почему, ты думаешь, я так долго не звонила?
— Полагаю, ты была занята другим делом.
Священная чаша сверкнула, когда священник поднял ее высоко над головой. Молящиеся встали в очередь за причастием, они двигались спокойно, уверенные, что получат помощь и утешение. Но не Иза. Внезапно она почувствовала, что снова погружается в темноту и последняя ниточка, связывающая ее с реальностью, вот-вот порвется. В душе поднималась паника, но одновременно ее охватил гнев. Будь она проклята, если позволит Дэниелу стыдить себя.
— Прекрати, ты не ребенок! Прошлой ночью мне пришлось делать выбор. Между собой и Бэллой. И я выбрала Бэллу. Это было мучительно трудно, даже при том, что речь идет о жизни моей дочери. И я знала, как больно тебе будет, потому и не могла заставить себя вернуться обратно вчера ночью. Разве ты не понимаешь?
— Я понимаю одно: ты спала с ним, а не со мной. — В глазах Дэнни была почти физическая боль. — Я просил тебя только об одном — чтобы ты обращалась со мной бережно. Не роняй старину Хампти, не раскачивай стену. А ты решила снести ее бульдозером.
— А что бы сделал ты? Умыл руки? До или после, Дэниел?
Ее ярость заставила его замолчать.
— Не отворачивайся от меня, Дэниел. Не сейчас, когда ты мне так нужен.
Блэкхарт сидел, как каменное изваяние, серое, холодное, молчаливое. Казалось, прошла вечность, прежде чем он шевельнулся.
— У меня была школьная учительница, когда я еще жил дома. Мисс О'Доннел. Она была ужасная чистюля. Настаивала, чтобы мы мыли руки перед едой, после того как копали картошку или резали лягушек. И перед мессой. Но я не помню, чтобы она что-нибудь говорила о сексе.