— Нет, так не будет, — обрадовался Кирилл, сообразив, что люди готовятся к побегу. Теперь и его руки были свободные, а сам он внезапно почувствовал безудержную радость. — Вернее, будет, но не у всех. А за Уралом, за горами, крепостного права не было, — подсказал он. — И под монголо-татарами были недолго — один век, который не поминали особо… Там, где тайга! И вера ваша колдунами сохранится, только без знаний, их станут экстрасенсами называть и целителями.
— Да-а?! — живо заинтересовались все, кто мог услышать его. — Ну, целители, это понятно…
Никто про крепостное право там не помнил. Вера была своя, называли они себя староверы. Или кержаки, сохранив название своей народности с того времени, как перешли реку Кержу. Мать тоже считала себя кержачкой, хоть и заходила иногда в церковь, чтобы купить восковые свечи, которые ставила перед бабушкиной отлитой из меди иконой, наказав похоронить по старообрядческому ритуалу — гроб простой, без гвоздей, на липовых веревках, а надгробие столбик с одной перекладиной, не тяжелый, чтобы можно было из-под земли выйти. Объединившись с языческими колдунами, кержаки чужих не жаловали, надолго оборвав всякие связи с миром. Колдунов побаивались, но прислушивались, о каждом слагая на два и три поколения легенды. Кержаков тоже не любили, пуская разные страшные слухи. Многие из них, живя на границе Удмуртии, которая отделяла их от внешнего мира, даже не удосужились выучить удмуртский язык, и долго хранили свою письменность и книги. У бабушки были такие, с буквами, которые использовались самими колдунами, сохранившими знания своей древней письменности. Буквы и в самом деле чем-то напоминали греческие, или ему это только так показалось — был он маленький, и та письменность была для него чудной и диковатой — кружочки, ножницы, палочки…
Нововеров не пускали и никому ничего не платили, собираясь друг у друга и во всем соблюдая сдержанность и простоту. Церкви не строили, а если кто строил, то стояли они недолго, сгорая дотла в пожарах. А в это время старообрядческие бабки бегали вокруг с яйцом, снимая с того места порчу… Посуда у бабушки была своя — «посудная», обязательно помытая на колодце и в печи прокаленная. Даже Кириллу запрещалось трогать ее руками. На моление приходили с нею и обязательно держали при себе.
Раньше Кирилл не задумывался о столь странном поведении, но теперь не сомневался, что война была самая настоящая, и чтобы загнать людей в церкви и заставить платить, в ход шли все средства. Не иначе, перед крещением, в стародавние времена Русь пережила какую-то болезнь, которая приходила к человеку с едой, или их пытались травить, чтобы отвадить от своей веры и заставить креститься по-новому. Молиться в основном приходили лишь бабушки, которые готовились умереть. Остальные жили себе и жили, справляя и христианские, и языческие праздники. И колядовали, и чертей слушать ходили на росстань, и папоротник цветущий искали, и верили, что только колдуну под силу крепкую семью создать. Вместо икон использовали отлитые из меди кресты с ликами, молились перстом, как спаситель, а подавали не в казну, а всем — и Кириллу доставалось от бабушек и не раз, и не два. И поэтому, когда шло моление, мальцы обязательно сбегались со всей деревни и терпеливо дожидались своего часа. Мать после бабушкиной смерти раздавала приготовленные отрезы и металлические деньги, на которые обязательно выменивались бумажные, по деревням.