Глава десятая
О кровавом советнике.
И вот настал день, когда добрый кузнец должен был вручить свою душу дьяволу, ибо седьмой год был на исходе и уже поспевали сливы. Начинало темнеть, и лишь несколько подмастерьев еще оставались у Сметсе, заканчивая к вечеру отделку монастырской решетки, заказанной братьями-францисканцами. Тут в кузницу вдруг вошел премерзкий бродяга с веревкой на шее. Волосы были у него грязновато-белые, рот — разинут, язык — высунут. В своей грубой холщевой блузе он походил на слугу обедневшего барина.
Бродяга этот неслышно подкрался к Сметсе и, положив руку ему на плечо, спросил:
— Собрался ли ты в дорогу, Сметсе?
Услышав эти слова, кузнец оглянулся:
— Собрался ли я в дорогу? А тебе что за дело, выщипанная борода?
— Сметсе, — грозно вскричал незнакомец, — ты уже не помнишь, что снова разбогател, не помнишь, кто тебе сделал столько добра? не помнишь о черной грамоте?
— Да, конечно, — сказал Сметсе, почтительно снимая шапку, — я все помню, но простите меня, мессир, я не сразу признал вашу приятную физиономию. Не соизволите ли пройти ко мне на кухню, отведать кусочек жирной ветчины, осушить кружечку доброго брёйнбиира, выпить бутылочку винца? Времени у нас еще достаточно: семь лет еще не истекли, осталось два часа.
— Ты правду говоришь, — ответил дьявол, — пойдем же к тебе на кухню!
И они пошли на кухню и сели за стол. Жена кузнеца очень удивилась, увидев их, но муж ей сказал:
— Принеси нам вина, брёйнбиира, ветчины, колбасы, пирогов, хлеба и сыра — всего самого лучшего, что есть у нас в доме.
— Сметсе, ты дурно распоряжаешься добром, какое тебе даровал господь бог! — ответила она. — Похвально помогать беднякам, но не следует одним давать больше, чем другим. Гёз есть гёз, — все они одинаковы.
— Гёз! — воскликнул дьявол, — я не гёз и никогда им не был. Смерть гёзам! На виселицу гёзов! [17]
— Мессир, — сказал Сметсе, — не извольте гневаться на нее: ведь она вас не знает. Жена! погляди со вниманием — больше того — с почтением на нашего гостя, и ты сможешь потом рассказывать своим кумушкам, что тебе довелось увидать мессира Якоба Гессельса[18], величайшего губителя еретиков, когда-либо жившего на земле. Ах жена! он им спуску не давал и стольких велел перевешать, сжечь на костре и казнить прочими способами, что мог бы уже сто раз утонуть в крови замученных им людей. Ну иди, жена, иди и принеси ему поесть и попить!
Жена Сметсе ушла, потом вернулась и накрыла на стол.
Меж тем как дьявол обжирался, Сметсе завел с ним разговор:
— Да, мессир, я вас тотчас узнал по вашему несравненному возгласу: «На виселицу гёзов!» Да вот еще по этой веревке, которая столь вероломно сократила ваши дни. Ибо господь наш сказал: «Кто возлюбил веревку, тот от веревки и погибнет!» А мессир Р'ихове поступил с вами не по-хорошему, не по-благородному, ибо лишил вас не только жизни, но и бороды[19], которая была так красива! Ах, как подло обошлись с таким мудрым советником, каким были вы в те времена, когда спокойно и мирно дремали в Кровавом совете, — я хотел выразиться почтительнее: в совете по делам о беспорядках, — и просыпались лишь затем, чтобы выкрикнуть: «на виселицу!»[20] — и потом снова заснуть.