Но Мэдлин чувствовала, что она уже не такая, как прежде. Теперь она чувствовала себя женщиной, и это было восхитительное ощущение. Ах, наверное, она была такой же безрассудной, как Энтони. Да, такой же безрассудной и испорченной, потому что нисколько не жалела о случившемся.
А если о чем–то и жалела, то лишь о том, что ей пришлось уйти от него.
Она вздохнула, вспомнив о том, что не смогла проверить, остались ли на простыне следы.
Но Мэдлин надеялась, что Энтони ничего не заметит. На всякий случай она погасила все свечи, так что в темноте он скорее всего вообще не увидит простыни. Да и замечают ли мужчины такие вещи? Нет, едва ли. Особенно когда не ищут их специально.
А если он будет искать?
Если найдет?..
Что ж, возможно. Но все равно ей не следует об этом думать, потому что ему не придет в голову на ней жениться, смешно даже представить такое. Нет, подобный брак невозможен, и он, когда узнает обо всех ее обстоятельствах…
Да ведь она и не собиралась ему ничего рассказывать. Тем более сейчас. Сейчас она должна проявлять осторожность. Потому что доктор, лечивший его… Ах, это, наверное, был отец.
Но что же он имел в виду, когда сказал, что доктор покинул его? Покинуть пациента — это не очень–то похоже на отца. И все же беспокойство не оставляло ее, и она решила, что должна узнать, что произошло с Энтони. Ей почему–то казалось, что это чрезвычайно важно.
— Как ты рано встала, — послышался голос отца с порога гостиной.
Наконец–то он проснулся.
— Ах, папа, я никак не могла уснуть.
Когда она подошла к нему, он как–то странно посмотрел на нее, и Мэдлин вдруг подумала: «А может, папа обо всем догадался? Может, все произошедшее, как клеймо, отпечатано у меня на лбу?»
Но тут отец прошаркал к своему обычному месту у камина и, усевшись в кресло, погрузился в раздумья.
Слава Богу. Мэдлин вздохнула с облегчением. Немного помолчав, сказала:
— Папа, мне нужно у вас кое–что спросить.
Он не ответил, словно не слышал ее. Приблизившись к нему, Мэдлин спросила:
— Папа, вы помните, как много лет назад возили меня в Чертей?
— В Чертей? Неужели ты помнишь это?
— Да, кое–что. Мы ездили в очень большой дом, и экономка позволила мне играть с ее мопсом, пока я ждала, когда вы закончите свои дела.
Отец нахмурился:
— Я бы оставил тебя дома, с матерью, но она тогда только поправлялась после скарлатины, а наша служанка была занята уходом за ней.
Вероятно, это действительно было очень важное дело, если отец оставил больную маму, чтобы поехать в Чертей.
— Папа, а какое у вас там было дело?
Отец растерянно посмотрел на нее: