Услужливый мозг тут же переключился от вечного вопроса "кто виноват?" на живописания адовых мук (это у него всегда хорошо получалось — творческая личность). Оно ведь как всегда бывает — любая угроза всегда страшна своей неопределенностью, а когда уже видишь и понимаешь её сущность, тогда и находятся способы, как с ней бороться, с бедой-то негаданной. А пока…
Воображение работало на всю катушку, да так красочно, что Людмила не обратила внимания, как Баюн приоткрыл один глаз — недобро блеснувший, ярый — и тут же захлопнул, старательно делая вид, что он коврик, просто безобидный коврик для ног, здесь, у массивного кресла, похожего на трон. Но, видно, почуяв, что явной опасности нет, котофей распахнул оба глаза, надсадно, с хрипом, втянул воздух. Потом конвульсивно дернул всеми лапами, нелепо задранными вверх, плавно перетек со спины на живот, полежал чуток, отдыхая, да и дал деру. Куда? Да хоть куда, лишь бы не валяться на помосте, открытом любому взгляду.
"Бежать. Бежать, не медля ни мгновения". — Кот был настроен решительно, но, выглянув из-за спинки кресла, передумал. Ледяная статуя недалеко от постамента посверкивала фиолетовыми искрами, которые силились изнутри разбить мерзлый панцирь. Полусогнутая фигура ведьмы, так и не выпустившей из рук зачарованный меч, застыла в несуразном развороте-полуприседе. Прерывистые слабые проблески делали её похожей на свечу — свечу, трепетный огонь которой старается задуть проказник ветер, а она изо всех сил сопротивляется его бесшабашному задору. Баюн просто не мог бросить её здесь. Он забился в уголок между основанием трона и полом, мелочно, как скряга, принялся взвешивать всё «за» и «против». Получалось — пятьдесят на пятьдесят, как ни крути. Баюн в отчаянии стукнул башкой о заднюю панель кресла. Что-то негромко хрустнуло. Кот прислушался к своим ощущения — вроде все, как было, голова не отвалилась. Сказать, что он совсем здоров, конечно, нельзя. Кащей хорошо приложил его, но заживет. Когда-нибудь…
Слабый сквознячок дотронулся до шерстки кота, слегка приподнял её и пощекотал кожу. Котофей ознобливо передернулся, недовольно развернулся и подпрыгнул от неожиданности. "Эти глаза напротив… — вот о чем пела Людмила, когда ей было особенно тоскливо", — сообразил Баюн. Из узкой щели на него уставились круглые немигающие глазищи, изумрудными звездами сияющие в темноте. Потом трон бесшумно поехал в сторону, расщелина немного раздалась, и из-под пола вылезло низенькое сутулое существо, сплошь заросшее густой длинной шерстью. Волосатый «холмик» подобрался поближе к отползающему назад котофею (не любил он таких вот сюрпризов, вот не любил, и все), ухватил Баюна за ухо, с невероятной силой подтащил к себе упирающегося кота: