Для Свидригайлова, муки совести которого связаны с виной за загубленную жизнь жены, Раскольников представляется наиболее подходящим в качестве психотерапевта. Эта гипотеза подвела нас к неожиданной и парадоксальной аналогии – Свидригайлов, аналогично ситуации с Верховенским и Ставрогиным, подталкивает Раскольникова к самозванству. Если Ставрогину предлагается, идеологически возглавив бесовство, стать «Иваном-царевичем», то Раскольникову уготована роль психотерапевта-исповедника. По очень интересной мысли литературоведа Л. И. Сараскиной, отказ Ставрогина от навязываемой ему роли «вождя» ограничил вред бесовского политического авантюризма локальной трагедией в провинциальном городе.
Сопоставление политического и психотерапевтического самозванства имеет свою логику. И в том, и в другом случае стоит вопрос власти. Как показало бурное общественно-научное обсуждение телесеансов психотерапевтической помощи, проявления и положительной, и отрицательной власти психотерапевта над душой человека ни в чем не уступают влиянию самых активных, популярных политиков, если не превышают его. Тут действуют общие социально-психологические закономерности: при оценке психотерапевта, как и политика, всегда встает вопрос нравственной оправданности, законности его власти. Не является ли она самозванной?
Важная для Достоевского тема самозванства развивает мысли А. С. Пушкина. У Пушкина самозванец – любой, кто достиг самодержавной власти незаконно, пускай даже скрытым преступлением (например, Борис Годунов, которому «умереть подданным надлежало»). Для Ю. Ф. Карякина самозванство прямо связано с самообманом и незаконным, оправдывающим претензию на власть употреблением ложных понятий. Формула его четка и логична: «...Переименование... связано с самозванством, а самозванство есть, в конечном счете, цель переименования, цель самообмана...»
Свидригайлов, конечно, подталкивая Раскольникова к роли психотерапевта, в отличие от Верховенского предоставляет ему власть только над собственной душой, не пытаясь его использовать во зло другим. К врачу он не обратился не столько из-за скептического отношения к медицине, сколько потому, что ему важен не сам факт его заболевания, а вытекающий из него мировоззренческий вопрос: не дает ли его психическое расстройство преимуществ по сравнению со здоровыми в восприятии сверхчувственного, иррационального?
Свидригайлов, задавая вопрос Раскольникову, верит ли он, что существуют привидения, предполагает, что ответ определит его судьбу. Предположим, что Раскольников принял эту гипотезу. Для Свидригайлова решаются сразу два вопроса, дающие перспективы для будущей жизни. Первое – его переживания оказываются не болезненным, а особым состоянием сознания (существования), нужным для выхода из нравственного кризиса. Второе – это то, что неразрешенный конфликт с умершей женой, являющийся причиной чувства вины, не закончен. Этот конфликт может быть решен в будущем при общении с привидением – ее призраком. Причем для успокоения, умиротворения Свидригайлова не требуется ни посредничества Бога, ни прощения живых людей. (Кризис разрешается как бы межличностно: с одной стороны – живой человек, с другой – призрак умершего.)