«И все это вздор, вздор ужасный. Это я сам в разных видах и больше ничего... вы наверное думаете, что я все еще сомневаюсь и неуверен, что это я, а не в самом деле бес... Разумеется вижу, так, как вас, а иногда вижу и не уверен, что вижу... А иногда не знаю, что правда: я или он... А вы разве никак не можете предположить, что это в самом деле бес?» (11; 9).
В сопоставлении болезненных переживаний Карамазова и Ставрогина выявляется и их внутренняя общность изображения раздвоенности. Их объединяет высокий изощренный интеллект, склонность к самоанализу и отчужденность, а главное для нас – осознание болезненности своих переживаний. Болезненное состояние у обоих также достаточно очевидно в финалах обоих романов: Иван на суде «ловит черта», а Ставрогин вешается при достаточно странных и противоречивых обстоятельствах. Объединяют этих героев не только созданные их больным воображением двойники, но и существование реальных двойников. Двойником Ивана выступает Смердяков, от которого он отраженно получает свои самые страшные, по-«лакейски» искаженные мысли. Недаром он спрашивает отравленного своей идеей Смердякова: «Знаешь что: я боюсь... что ты призрак передо мною сидишь?» (15; 60). Двойниками такого же рода для Ставрогина являются Кириллов и Шатов. Внушив им свои мысли, Ставрогин отстраненно следит за их судьбами, за завершением своего идеологического эксперимента.
Важным для Достоевского в нравственном и психическом здоровье как Карамазова, так и Ставрогина является их атеизм. Поэтому вполне вероятна гипотеза Г. Л. Боград, что прототипом Ивана был А. М. Пушкин. А. М. Пушкин, офицер и профессор математики, был таким богохульником, что когда верующий родственник пытался наставить его на путь христианского учения, то всякий раз слышал исступленные кощунственные речи. Когда же А. М. Пушкин заболел и заперся в кабинете, то его дворня несколько ночей подряд явственно слышала доносившиеся из комнаты барина два спорящих голоса. Лакей, ворвавшийся в нее, увидел «своего патрона среди комнаты, размахивающего руками, испуганного и поистине страшного в испуге. Алексей Михайлович, устремив глаза на какой-то невидимый лакею предмет и ругаясь с каким-то таинственным гостем, замечает приход незваного камердинера и кричит что есть мочи: „Пошел, пошел прочь! Не мешай нам, мы тебя не спрашиваем, убирайся, покуда цел, пошел!“
Рассказ самого А. М. Пушкина о видении в письме Булгакова был изложен так: «Видел, что идет по лестнице пребольшой, дошел до последней ступеньки, встречает черта. Этот берет его к себе на плечи и тащит в подземелье. Попадается Пушкину духовник его жены. Батюшка, освободи меня от черта. Но поп вместо ответа говорит ему неси, куда тебе велено».