— Нет, не довелось.
— Учебный бой очень похож на настоящий, но удары наносятся только для видимости. Бойцы просто упражняются, чтобы не терять проворства. Но когда женщины расселись вокруг нас, Граваль решил показать им, какой он борец, и принялся молотить меня в полную силу. Бил точно мул копытом — и меня это, надо сознаться, стало раздражать. Я отступил назад и попросил его сдерживать свой пыл. А этот дурак и ухом не повел — тогда я озлился и врезал ему. Будь я проклят, если не сломал ему челюсть в трех местах. В итоге дренаи лишились бойца-тяжеловеса, и я счел своим долгом занять его место.
— А что было потом? — спросил Пеллин.
Друсс встал и облокотился на парапет. Начинало светать.
— Подождем с рассказом до вечера, парень. Вон они идут!
Пеллин вскочил на ноги. Тысячи надиров тихо двигались к стене. Друсс издал зычный крик, и горнист затрубил тревогу. Дренаи в красных плащах повскакали со своих одеял.
Пеллин дрожащей рукой вытащил меч, глядя на могучий вал вражеских воинов. Сотни надиров тащили лестницы, другие несли свернутые веревки и крючья. Сердце Пеллина заколотилось.
— Великий Миссаэль, — прошептал он. — Их ничто не остановит! — Он сделал шаг назад, но Друсс опустил ручищу ему на плечо.
— Ну-ка, парень, кто я такой? — спросил он, глядя на Пеллина льдисто-голубыми глазами.
— Ч-что?
— Кто я такой, спрашиваю?
Пеллин сморгнул затекающий в глаза пот.
— Вы — Друсс-Легенда.
— Стань около меня, Пеллин, — и мы с тобой остановим их. Я не так часто рассказываю истории, парень, и терпеть не могу, когда меня прерывают. Погоди малость — вот отобьемся, и я поставлю тебе кубок лентрийского красного и расскажу о готирском Боге-Короле и о Глазах Альказарра.
Пеллин глубоко вздохнул.
— Я буду рядом, — сказал он.
Толпа ревела, требуя крови, а Зибен-Поэт рассматривал огромный цирк, мощные колонны и арки, трибуны и статуи. Далеко внизу на золотом песке арены двое мужчин сражались за честь своих народов. Пятнадцать тысяч зрителей вопили вовсю, и казалось, будто ревет какой-то первобытный зверь. Зибен поднес к лицу надушенный платок, чтобы заглушить запах пота, накатывающий со всех сторон.
Цирк был настоящим чудом зодчества. Колонны — статуи древних богов и героев. На сиденьях из драгоценного мрамора зеленые бархатные подушки, набитые пухом. Они раздражали Зибена — цвет не гармонировал с его ярко-голубым шелковым камзолом, чьи пышные рукава украшали опалы. Поэт гордился своим нарядом, сшитым у лучшего портного в Дренане. Страшно подумать, сколько денег ему пришлось заплатить! Чтобы такое великолепие пропало из-за неподходящего цвета сидений — этого Зибен вынести не мог. Но поскольку все сидели, дисгармония не так резала глаз. Слуги сновали в толпе, разнося холодные напитки, пироги, сладости и прочие яства. Места для богатых затенялись балдахинами все того же жуткого зеленого цвета, а самые знатные люди восседали на красных подушках, и рабы обмахивали их. Зибен тоже пытался занять место среди знати, но ни подкуп, ни лесть не помогли ему добиться успеха.